Лесной кавалер - Фланнеган Рой (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Ланс и Пео обходились в этих походах без лошадей, поскольку в лесу не было подходящего корма. Маленькие виргинские пони могли, как и олени, перебиваться какое-то время мхом, но и им, чтобы совсем не ослабеть, все же требовалось зерно, а маис весьма ценился в западных лесах, и его берегли для воинов.
На лесной тропе Ланс одевался как индеец и думал как индеец. В конце летней охоты, вернувшись в шумный поселок чискиаков, возмужавший юноша с грустью понял, что скоро вновь придется становиться англичанином.
Отрочество проходило. Еще одно счастливое, полное приключении лето осталось позади. Надо было возвращаться в скучное общество белых, к говядине и баранине, креслам и пуховым перилам, короткой шпаге на перевязи, кружевам и пуговицам. Отец нуждался в его помощи, дабы следить за сбором урожая зерна, кастрированием кабанчиков и сушкой табака. Соседи же полагали, что подходит время и ему принять участие в вершении судьбами многообещающей колонии его величества под названием Виргиния.
Счастливо избежав в западных лесах болезней, терзавших людей на плантациях, Ланс в эти суматошные осенние дни мог работать за троих. Отец был очень им доволен, соседи же зеленели от зависти. К наступлению зимы замок Клейборна наполнился всеми необходимыми припасами. А вскоре ударили холода, напомнившие старому солдату зимы в Шотландии…
Сэр Мэтью жестоко страдал в сезон холодов. И не столько от старых ран и болезней, сколько от тоски по Англии. Ностальгия сжигала ему сердце.
Он сильно тосковал по жене. При жизни она часто попрекала его. Как-то она выбила у него из рук кубок с вином и устроила форменный скандал за то, что он привел в дом своих солдат, пахнувших седлами и потом, неумеренно пивших и рвавших шпорами дорогие фламандские ковры. Но, несмотря ни на что, она заботилась о семейном уюте и была хранительницей домашнего очага.
Закрыв глаза, старый рыцарь почти чувствовал, как ее нежная рука гладит ему щеку и треплет бороду, за которой он давно перестал следить; слышал ее мягкий голос, присоединяющийся к его собственному, дабы усовестить непослушного Ланса…
Залаяла собака, и сэр Мэтью открыл глаза. Сон наяву растаял…
В облаке морозного воздуха в комнату ворвался Ланс. Его лицо раскраснелось от ледяного ветра с реки. Пар от дыхания осел инеем на волчьей шубе, которую он бросил у порога, а сам подошел к камину и грел руки у огня.
— У нас есть устрицы, сэр, — сказал Ланс отцу, — а Пео подстрелил молодого гуся вам на воскресный обед. Господи, ну и мороз!
Сэр Мэтью, не вполне оправившийся от нахлынувших воспоминаний, с удивлением слушал еще не окрепший басок своего сына, еще вчера, казалось бы, качавшегося в колыбели в Кенте.
— Глупо рисковать, мальчик мой, выходя из дома в такие холода. Я…
— Да. да, — поспешно перебил его Ланс, — мы отыскали для вас настоящее чудо природы: устрицы величиной с обеденную тарелку. Целый бушель их сейчас маринуется в персимонском вине, а позже мы запечем их в камине. Кстати, отец, в селении Ноттувей, что выше по реке, свирепствует оспа. Десять индейцев умерли и много больных. Заразу к ним занес какой-то торговец-шотландец.
— Зажги-ка свечи, парень. Оспа, говоришь? Хорошо еще, что моя болезнь не столь опасна… Но, уверяю тебя, приступы подагры так мучительны! А устриц мы отведаем за ужином.
Ланс пересказал ему и остальные новости: губернатор Беркли приказал построить ему карету, первую в Виргинии; поселок Мартинз-Хандред практически погребен под толстым слоем снега; Джонатан Майндж потерял одну из лошадей в зыбучих песках неподалеку от мыса Кансл-Поинт…
Так они сидели и мирно разговаривали о делах колонии, и это вновь напомнило сэру Мэтью упорядоченную жизнь в старой доброй Англии. Старый рыцарь по-прежнему считал себя англичанином. И не только себя, но и многих других осевших здесь плантаторов. В глубине души он надеялся, что и сама колония рано или поздно станет второй Англией. Первыми высадились на эту благодатную землю в 1607 году отчаянные искатели наживы и приключений, потомки которых и теперь, в 1670 году, жили в колонии. Мужчины умирали от лихорадки, но с каждым кораблем прибывали новые поселенцы… И все же во всей Виргинии насчитывалось не более полудюжины поселков. На тысячи квадратных миль дикого леса, раскинувшегося до самого горизонта, лишь в прибрежной зоне то и дело попадались возделанные участки плантаций, причудливо обрамленные по краю крохотными бухточками и заливчиками, созданными приливами.
Ноздри сэра Мэтью зашевелились, и он гневно взглянул на сына:
— Сколько раз повторять, чтобы ты не вносил в комнаты эту вонючую волчью шкуру?
Ланс молча взял шубу, вышел и вернулся уже без нее. Неодобрительно сдвинув брови, отец окинул придирчивым взглядом его красное от мороза лицо, странно скроенный зимний камзол из медвежьей шкуры и черные суконные бриджи, заляпанные грязью и замерзшими солеными брызгами.
— Сущий дикарь! — заявил он, хлопнув себя по колену. — Ты что, совсем потерял гордость? Да любой незнакомец примет тебя за какого-нибудь паршивого йомена или белого раба с Ямайки. Где ваши перевязь и шпага, сэр Ланселот Клейборн?
— Я одеваюсь по погоде, сэр. Что до шпаги, то в каноэ и в лесу она лишь помеха, а перевязь… я вырос из нее, вот и поменял на роанок.
— На что?!
— Роанок — это украшения из раковин. Индейцы используют их в качестве посланий. Вот, смотрите.
На ладони юноши лежало нечто напоминавшее четки — из плотно нанизанных раковин шириной в два дюйма, изукрашенных рисунками.
— Языческая мишура! — фыркнул сэр Мэтью.
— Не совсем так, сэр, — осторожно возразил Ланс, ища во взгляде отца признаки подлинного гнева, и, не обнаружив таковых, смело продолжал: — Я выменял его у старого индейца из племени вейаноков. У него были и другие, но этот мне понравился больше всех. Смотрите, рисунок, похожий на звезду, означает луну, или, по-нашему, месяц. А это — падающий лист, то есть октябрь. Здесь, ниже, знак скорби, а еще ниже — фигурка лежащего человека, перед которой изображен тотемный символ клана, рыба осетр. А все вместе означает, что клан осетра племени вейаноков потерял в октябре воина.
Старый рыцарь был явно заинтересован. И против воли чувствовал гордость за сына, ходившего по лесу так же спокойно и уверенно, как по коврам замка Клейборна. Но, вовремя опомнившись, сэр Мэтью снова нахмурился и строго сказал:
— Переоденься к ужину, парень. И вообще, займись наконец собой, а то источаемый тобою запах отобьет у всех аппетит.
Ужин был сервирован на старинный манер. В зале восточного крыла, вокруг длинного дубового стола стояла вся челядь, за исключением слуг-негров. На столе дымились жареная оленина, огромный пирог, вареный окорок и тушеная индейка с горохом и изюмом в качестве гарнира. Из напитков подали пиво в высоких кружках и несколько кувшинов красного вина. В каждом конце залы было по огромному камину, полному раскаленных углей, изгнавших сырость и промозглый холод. Толстые свечи в мощных настенных подсвечниках мягко освещали помещение.
Среди приглашенных были Генриетта Харт, теперь владелица процветающей таверны в низовьях реки, у Хог-Айленда, и сосед Клейборнов Роджер Кендолл со своей очаровательной свояченицей Энн Шорт, недавно прибывшей из Англии. Для гостей поставили табуреты.
Леди села по правую руку от сэра Мэтью, укрывшего колени меховой полостью, дабы защититься от сквозняков; напротив нее с мрачным видом уселся наставник Брум, которого кокетливые глазки мисс Шорт уже успели ранить в самое сердце; Роджер Кендолл расположился напротив Генриетты Харт, буквально светившейся от счастья быть принятой в столь изысканной компании. Последним сидел Ланс, созерцавший все приготовления к ужину и старавшийся унять свой зверский аппетит.
Ближе к другому концу стола, на лавках расположились экономка Гуди Болард, раскрасневшаяся от возни у очага, управляющий Абрам Гейл и Нед Пео. Также было оставлено место для Генри Питуса, старого слуги, помогавшего у камина Черной Кендейс готовить устриц.
