Тысячелетняя ночь - Радзиевская Софья Борисовна (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗
Перед самым восходом уже побледневшая и прозрачная луна пробралась в высокое стрельчатое окно опочивальни графини Гентингдонской. Мягкий луч скользнул по белой фигуре у окна и зазолотился на длинных косах, струившихся вдоль складок одежды.
— Мама, — послышался детский голос. — Ты что не спишь? — вторая белая тень, прихрамывая, выбралась из кровати и появилась в амбразуре окна, тесно прижалась к первой. — Мама, я всё думаю о Гуге. Мы увидим его ещё когда-нибудь?
— Не знаю, — прозвучал тихий ответ.
— Но он спас мне жизнь… И потом он такой… Скажи, а раб мог бы быть моим другом?
На этот раз ответа не было. Очарованный красотой ночи, Роберт не настаивал. Лёгкие пушистые облака набежали и закрыли смятенный лик луны.
Глава V
— Ты четвёртый раз делаешь ту же ошибку, Роберт. Если и дальше пойдёт так, мне придётся поступить, как делают все учителя.
— А как они поступают, отец Родульф? — с напускной почтительностью отозвался весёлый кудрявый мальчик.
Урок проходил в небольшой комнате вверху одной из замковых башен. Сквозь узкие окна виднелись прозрачная извилистая река и деревня в излучине её, а с другой стороны — вершина скалы и красная черепичная крыша замка. Невеликие пространства пашни переходили в густой дубовый лес на вершинах кудрявых холмов. Живые синие глаза маленького ученика так и перебегали от одного окна к другому, забывая о громадной книге из пожелтевшего пергамента, лежавшей на столе.
— Они бьют их, Роберт, крепкой толстой тростью. По пальцам и по спине! — отец Родульф встал, вроде бы собираясь привести своё намерение в исполнение.
— А что делают тогда ученики? — так же бойко продолжал Роберт, и синие глаза его лукаво сверкнули.
— Плачут и исправляются, — ответил окончательно раздражённый монах и, повернувшись спиной к мальчику, протянул руку за тяжёлой тростью. — Ты надоел мне и сейчас это почувствуешь на себе. — Но, обернувшись уже с тростью в руке, монах застыл от изумления: стул воспитанника был пуст, а во всей голой монашеской келье, казалось, негде было и спрятаться.
— Роберт! — раздражённо воскликнул отец Родульф и собрался уже было заглянуть под узкую кровать, как вдруг звонкий смех заставил его поднять глаза: весёлая кудрявая головка выглянула из узкого окна.
— Я очень испугался, отец Родульф, — жалобным голосом проговорил насмешник. — Я скоро исправлюсь и тогда вернусь к тебе. И потом у моего любимого сокола что-то с крылом, нужно посмотреть.
— Ты сорвёшься! — вскричал монах, бросаясь к окну.
— Виноград такой же крепкий, как твоя палка, — донёсся голос мальчика уже снизу. — Я держусь.
Столетняя лоза дикого винограда обвивала поросшую мхом старую башню. Цепляясь за её крепкие узловатые плети, Роберт спускался по отвесной стене с быстротой и проворством белки. Башня стояла над самым обрывом и, сорвавшись с неё, он неминуемо разбился бы об острые скалы, обрызганные белой пеной горной реки. Но ловкая фигурка в красной одежде с развевающимися локонами спускалась всё ниже. Через минуту Роберт добрался до одного из зубцов стены, на которой высилась башня, и с весёлым криком скользнул вниз — на землю.
Отец Родульф медленно выпрямился и, скрестив руки на груди, пристально смотрел вдаль с каким-то странным выражением. Дело в том, что до появления Роберта на свет Родульф был единственным наследником всех богатств Гентингдона. Окажись сегодня виноградная лоза менее прочной, волны унесли бы тело мальчика… и снова возродились надежды монаха.
Гордый и тщеславный человек, обуреваемый вполне людскими желаниями, он прекрасно осознавал, что монашеская жизнь не для него. Но судьба облачила в монашескую рясу, не оставив выбора.
Он родился в то время, как отец его, лорд Стаффорд, томился в тяжком плену у сарацин. Убитая горем мать, тётка сэра Уильяма Фицуса, произнесла священный обет: если муж вернётся — посвятить сына богу. Барон из крестового похода вернулся, и мальчика, мечтавшего о блеске жизни и подвигах рыцаря, отправили в монастырь. Он плакал и бился о каменные стены своей кельи, но суеверие и законы того времени были неумолимы. Милосердный бог, впрочем, не удовлетворился обещанной ему жертвой: на выкуп господина из плена вилланы лорда Стаффорда отдали последнее, что имели, а жена его продала свои драгоценности и серебряные блюда, заложила замок и земли соседнему монастырю. Деньги были посланы, и лорд Стаффорд, больной и искалеченный, приехал домой. Простые солдаты, которых увлёк он в крестовый поход, все погибли или остались в сарацинском плену. Платить выкуп за них, разумеется, не пришло в голову никому. Но и злоключения самого барона этим не кончились. Приор монастыря соблазнился на заложенные земли, убедил короля через влиятельных родственников в том, что лорд замышляет против него измену. В таких случаях вспыльчивый и мстительный монарх английский Генрих Второй не требовал особых доказательств: голову «мятежника» на копье выставили около королевской тюрьмы, а земли его поделили король и лукавый приор — в награду за донос. Жена казнённого надела чёрное покрывало монахини, а единственный сын Родульф сделался домашним священником — капелланом — в замке двоюродного брата. Ну, а бедные вилланы, разорённые выкупом господина из плена, уплатили королю ещё один налог — за то, что господин оказался изменником.
Всё это вспомнилось отцу Родульфу, пока он неподвижно и с виду спокойно стоял у окна. Мысли, одна греховнее другой, кипели в его мозгу. Ему ли, последнему из рода Стаффордов, на гербе которого девиз: «Вперёд за славой!», служить утреню и вечерню в капелле замка и любоваться, как в поход за славой, блистая доспехами, уходит его двоюродный братец? Между тем, получи он в наследство богатство Гентингдонов… Порывистым движением монах нагнулся и ощупал вьющуюся под окном лозу.
— Она крепка… — медленно проговорил он, — крепче, чем ей следовало бы быть.
Двор перед замком звенел весёлым детским смехом, Роберт, разгорячённый и раскрасневшийся, играл в мяч со слугой — юношей лет двадцати. Они перебрасывали мяч друг другу, и десятилетний Роберт с удовольствием чувствовал, что не уступает в ловкости. День был великолепен. Очень кстати ему удалось увернуться от скучного урока чтения и письма. На учёбе настаивает мать, а отец всегда говорит, что для рыцаря настоящие занятия — война и охота, а за книгами сидят одни монахи и женщины. И Роберту тут хочется верить больше отцу, потому что… ну что может быть милее зелёного леса?
Задумавшись об этом, Роберт не очень точно пустил мяч, слуга невольно засмеялся. Кровь бросилась в лицо вспыльчивому мальчику.
— Как ты смеешь? — закричал он и изо всей силы ударил юношу по лицу.
Гунт отшатнулся, замахнулся было в ответ, но тут с ужасом осознал, что едва не ударил господина, и остановился, опустив голову.
Роберт вспомнил это же самое и сразу горячность его остыла.
— Гунт, — виноватым голосом сказал он, — знаешь, ты вполне можешь ударить меня так же сильно, как я.
Гунт отступил на шаг:
— Что ты говоришь, господин, — испуганно пробормотал он.
— Ударь, — всерьёз настаивал мальчик, — а то… вот разбегусь и стукнусь головой об этот камень! — неожиданно договорил он, и глаза его вспыхнули такой решительностью, что обескураженный слуга на всякий случай взял его за руки.
— Да опомнись же, господин, — со страхом уговаривал он. — разве ты не знаешь? Меня же в два счёта повесят…
— Тогда идём в лес! — вырываясь, упрямо потребовал мальчик. — Ты ударишь меня там и никто не увидит.
В эту минуту во дворе появилась бабушка Роберта — госпожа Беатриса. С утра была она в весьма дурном настроении — обстоятельство, которое больнее всего сказывалось на её служанках. Главной причиной этому было доброе согласие, появившееся как-будто между её сыном и невесткой. Сэр Уильям прислал вчера с верным Бертрамом из похода много военной добычи и добрый выкуп за одного рыцаря, побеждённого им на турнире. Богатыми подарками одарил он мать и жену — золотом, шёлком, драгоценными камнями, обеим прислал по полированному серебряному зеркалу в золотой оправе. А напоследок старый Бертрам с глубоким поклоном подал госпоже Элеоноре маленький ящичек. «Самый дорогой подарок тебе, госпожа», — почтительно произнёс он.
