Потерянная родина - Лацис Вилис Тенисович (книги онлайн полностью бесплатно .txt) 📗
Под конец повар дал ему кружку остывшего кофе со сгущенным молоком. Этот напиток не был так хорош, как кокосовое молоко или ава, но все-таки довольно сладок и вполне терпим.
Пока люди на корабле завтракали, никто не препятствовал Ако бродить одному по палубе, куда ему вздумается. Он увидал много нового и интересного. У рогатого колеса на корме корабля стоял человек и время от времени поворачивал его. И каждый раз корабль немного поворачивался — у того человека, вероятно, была огромная сила в руках, раз он мог это делать.
Повелитель белых людей сегодня одет был иначе, чем вчера. На нем больше не было ни шапки с блестящим, солнечного цвета козырьком, ни одежды с блестящими полосками на обшлагах. Он был в белых измятых штанах и полосатой рубашке, через вырез которой виднелась волосатая грудь. Голова его — покрыта белой широкополой шляпой, и вообще он выглядел гораздо неряшливее и проще, чем на острове, но когда он говорил, все белые люди почтительно слушали его и тотчас же принимались что-нибудь делать.
Тут Ако заметил, что повелитель корабля что-то говорит человеку, который вчера приходил с плетью, и указывает на Ако. Тот сейчас же приблизился к нему и знаками пригласил следовать за собой на корму.
— Довольно ты пользовался нашим гостеприимством. Пора и учиться работать.
Он взял привязанное к веревке ведро, забросил его в море и зачерпнул воды, потом выплеснул содержимое ведра на палубу. Затем взял сделанную из обрезков веревок швабру и стал с силой тереть ею палубу в том месте, куда была вылита вода.
— Вот так, ленивая скотина. Заруби себе на носу, как я действую, и делай то же самое.
Боцман передал Ако швабру и стал понукать его приняться за работу. Ако попробовал. Вначале дело не шло, и Иварсену пришлось еще раз показать, как надо держать швабру, как драить и как после этого снова набрать воды и окатывать палубу. Как все дети природы, Ако был одарен способностью подражания в физическом труде. Убедившись, что дело более или менее налаживается, боцман одобрительно кивнул головой и показал Ако площадь, какая должна быть вымыта.
— Одно ведро тут, другое там, драить и окатывать, пока не будет чисто.
Все было бы хорошо, если бы Ако не надоела эта работа. Не столько из-за усталости, сколько из-за однообразия движений он вскоре потерял интерес к своему занятию и забросил дело. Тогда Иварсен залез в свою каюту и вернулся оттуда со вчерашней плетью. Ако тут же бросил швабру и хотел взобраться на мачту, но его противники уже предугадали этот маневр и преградили парню дорогу. Те же самые хохочущие люди, что и вчера, стояли полукругом вокруг Ако и грозили кулаками. Иварсен, показывая на швабру, что-то сердито говорил. И так как Ако все еще мешкал, он подбежал к нему и полоснул его плетью по ногам.
«Надо делать все, что велит белый человек. За ослушание он бьет».
Весь день Ако работал. Драил палубу, мыл гальюн, черпал из цистерны воду и относил ее коку в камбуз. За это ему еще два раза давали есть — жареную рыбу и какую-то мутную жидкость, которую белые люди хлебали маленькими черпаками. Эта жидкость Ако не понравилась. Он отхлебнул только один глоток, но и тот сейчас же выплюнул на палубу. Увидев это, Иварсен грозно заорал на него, велел Ако набрать воды и вымыть палубу в этом месте.
Белые люди работали мало. Один Ако трудился целый день. Вечером его опять заперли. А чтобы ему не пришлось спать на мокром полу, Иварсен швырнул ему в каморку кусок старого брезента.
У капитана Мобса были свои виды на Ако, только из этих соображений он и не позволил Иварсену «совсем утихомирить» темнокожего сына природы. Во-первых, экипаж корабля потерял четырех человек, и пара сильных рук, когда начнется охота на китов, будет на вес золота. Во-вторых, — и это было главной причиной, почему Мобс хотел живым доставить островитянина в гавань, — весть об открытии новой земли вызовет сенсацию, в газетах будут печатать большие статьи, интервью с капитаном, фотографии и бог знает еще что. Вот тогда Ако и должен послужить вещественным доказательством, удостоверяющим приоритет открытия острова. Охотнее всего Мобс сейчас же повернул бы корабль к берегам Новой Зеландии и махнул бы рукой на такие пустяки, как несколько сот бочек ворвани. Новый остров стоил куда дороже десятка таких «Сигаллов» с полным грузом. Но корабль, к сожалению, принадлежал не одному Мобсу, он был лишь совладельцем с весьма небольшим паем, — другие партнеры могли поднять шумиху из-за его самовольного возвращения в гавань.
«Сигалл» продолжал обратный путь — к тем местам, где были замечены киты.
На другой день плена Ако стали обучать морскому делу: обращению с парусами, вязанию различных морских узлов и прочим вещам, которые впредь должны были стать обязанностью Ако. Чтобы учение шло успешнее, Иварсен и Гопкинс постоянно держали под рукой плеть и время от времени, принципа ради, пускали ее в ход, напоминая островитянину о силе белого человека. Главной задачей было — внушить Ако убеждение, что он телом и душой принадлежит своему повелителю, белому человеку, и ничего не смеет ни делать, ни желать против воли этого повелителя. Все, что бы белые люди ни сделали темнокожему, правильно и законно, ибо они сильнее, хитрее и предприимчивее во всех отношениях. Им не возбраняется бить Ако, но если он осмелится поступить так же с кем-нибудь из них, — они могут убить его и выбросить в море. Это Гопкинс объяснил ему знаками весьма недвусмысленно. Вся жизнь Ако зависела от того, насколько хорошо и безропотно он будет исполнять волю белого человека. Он — низшее существо, неполноценное создание по сравнению с божеством. Малейшее сопротивление законам этого божества является злом, грехом, безумием, которое влечет за собой немедленное наказание. В этом Ако скоро убедился.
Он не понимал языка белых людей, но чутьем иной раз угадывал их мысли. Во время обеда один матрос, желая подшутить над Ако, дал ему кусочек мыла и показал — съешь. Ако благодарно улыбнулся матросу и откусил мыло. Лицо его тотчас же сморщилось от отвращения, он поспешил к борту и выплюнул тошнотворный кусок в море: то, что на палубу плевать нельзя, он уже усвоил. Матросы хохотали до слез, но тот, кто дал ему мыло, притворился разгневанным и настаивал, чтобы Ако съел все мыло.
Лицо островитянина помрачнело. Он понял, что эти люди издеваются над ним, унижают его, заставляют делать нелепости. Мгновенно и непреоборимо всколыхнулось в сыне природы чувство собственного достоинства. Глаза загорелись, зубы крепко сжались, и весь он напрягся, словно готовый к прыжку. Ако заупрямился и не повиновался. Штурман Гопкинс, на лице которого еще не исчезли следы от ногтей Ако, издали внимательно следил за происходящим.
— Ешь! — крикнул матрос.
Ако отрицательно покачал головой. От его свирепого, дикого взгляда матросу стало не по себе. Но что этот дикарь мог ему сделать!
— Ах так, ты отказываешься подчиняться? — матрос угрожающе повысил голос. — Ладно, это мы мигом вышибем из тебя.
Не спуская глаз с Ако, он попятился к борту, взял канат, сложил его петлей и направился к парню.
— Ешь! — еще раз приказал он.
В следующее мгновение кусок мыла полетел в матроса, а когда тот замахнулся канатом, локти Ако сами собой чуть подались назад, распяленные пальцы скрючились, словно когти ястреба. Он угрожал белому человеку, активно защищался! Тут уж никто из белых не думал смеяться. Угрюмыми и злыми сделались лица матросов, со всех сторон послышались угрозы. Ако услыхал за спиной у себя торопливые шаги, но прежде чем он успел обернуться и защититься от внезапного нападения, узловатая корабельная плеть уже заплясала по его спине. Гопкинс стегал столь рьяно, будто ему за это платили. Тщетно увертывался Ако, прыгал по палубе и закрывал голову локтями, — путь к борту и вантам был отрезан; даже броситься в море эти люди не давали ему.
У Гопкинса была причина стараться. Личная обида в данном случае усугублялась оскорблением всей его расы; престиж всех белых людей в этот момент взывал о возмездии. Гопкинс хлестал Ако до тех пор, пока тот не сник. Физически-то белый человек добился победы, сопротивление было сломлено, но белому человеку этого было мало. Эту тварь надо было победить и морально. Хотя сам по себе факт — есть или не есть мыло — был сущим пустяком и даже не вязался с обычаями цивилизованных людей, но от этого пустяка зависела теперь честь белой расы.
