Под чужим именем - Голубев Глеб Николаевич (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗

Глеб Голубев

Под чужим именем

— Ля иллах иль алла!..

В пыльном вечернем воздухе летит над «священной Бухарой» пронзительный вопль азанчи. Он зовет на молитву.

1863 год… Но здесь время остановилось. В Бухаре год еще только 1280-й по мусульманскому летосчислению.

На узких улицах, похожих на щели между глиняными стенами домов, зной и тишина. Только изредка тенью проскользнет женщина. Лицо ее закрыто черной сеткой из конского волоса, рукава серого халата связаны на спине в знак покорности мужу. Звеня цепями и сгибаясь под тяжестью колодки, пройдет раб с вязанкой камыша на плечах. Машкоп — водонос — черпает кожаным бурдюком зеленую протухшую воду из небольшого пруда на пыльной площади. Рядом, в тени старого карагача, брадобрей принимает больного. Засучив рукава, он вытаскивает из-под кожи на руке жилистого узбека длинного белого червя — ришту, наматывая его на щепку. Здесь свой замкнутый мирок, огражденный от всего света. В нем еще царит средневековье, самовластно правит эмир и коран заменяет все науки.

Немногим удалось заглянуть в этот скрытый мир. Только несколько русских посольств побывало в Бухаре за последние столетия. Да Филипп Ефремов рассказал в своей книжке немного об этой запретной стране. Но с тех пор прошло почти столетие.

Многим путешествие сюда стоило жизни. Русского ученого Эверсмана, побывавшего в Бухаре в 1820 году с посольством, спасло только поспешное бегство через пустыню. В 1823-1824 годах здесь побывали англичане Муркрафт и Дэври. На обратном пути они были отравлены по приказу эмира, дневники их бесследно исчезли.

В 1837 году в Бухаре встретились русский прапорщик Виткевич и британский лейтенант Бернс. О том, что узнали, они не успели рассказать миру: Бернс вскоре был убит в Кабуле, а Виткевича в тот день, когда он должен был докладывать Николаю I о своем путешествии, нашли в номере петербургской гостиницы с простреленной головой.

Почти каждый следующий год увеличивал этот зловещий список. В 1842 году после нескольких лет мучений в страшной эмирской тюрьме на главной площади Бухары были казнены англичане Конноли и Стоддарт. Головы их долго висели на зубцах крепости для устрашения всех, кто дерзнет посетить «священную Бухару».

В шестидесятых годах XIX века огромная страна, раскинувшаяся от Каспия до гор Тянь-Шаня и Памира, все еще остается запретной для ученых. Не известно даже точное географическое положение самой Бухары, Самарканда, Ташкента и других городов Средней Азии.

…Только перед одними путниками двери Бухары всегда открыты. Это дервиши — «божьи люди». Они бродят толпами по всем дорогам. Их можно встретить на караванных тропах Каракумов и на висячих оврингах Памира, под самыми облаками. Дервиши объединяются в несколько сект, во главе каждой стоит законоучитель — пир. Любой приказ его священен. Законы некоторых сект предписывают дервишам вечно странствовать от одной могилы какого-нибудь святого к другой. Они и умирают обычно в пути, на дороге. Дервиши другой секты должны день и ночь славить Магомета, и дикие выкрики их заставляют вздрагивать прохожих.

Опираясь на посохи, они бредут с каждым караваном — из Мекки в Бухару, из Бухары в Кашгар, из Кашгара в Афганистан. Дервиши живут подаянием, и двери каждого дома открыты для них. Недаром они когда-то были у Тимура вездесущими и незаменимыми разведчиками. Они все видят, все слышат, они всюду дома.

Вот очередной караван входит в ворота Бухары. Устало шагают верблюды, скрипят огромные колеса арб, и дервиши, бросаясь в пыль на дорогу, исступленно кричат:

— Ха, Бухара-и-шериф! (О благородная Бухара!)

Этот караван пришел из Персии. Он пересек пустыни, побывал в Хиве. И впереди летела весть о том, что среди дервишей, идущих с ним, есть один, славящийся своей великой ученостью. Он знает коран наизусть и может предсказать будущее. Даже, говорят тайком, будто этот дервиш знатный человек, друг турецкого султана…

Сам бухарский эмир пожелал увидеть этого святого дервиша. Встреча произошла в Самарканде, куда эмир всегда выезжал на лето. Черный от загара человек в пыльном рваном плаще, прихрамывая, пошел в комнату, поклонился, смело, как и подобием дервишу, не ожидая приглашения, сел на ковер рядом с эмиром. Сложив руки и полузакрыв глаза, он прочел краткую молитву, и эмир склонил перед ним голову, прося благословения…

Если бы знал бухарский эмир, кто его благословлял!

За полтора года до этой встречи и тихий и мрачноватый дом на одной из тенистых улиц Будапешта, в котором помещалась Венгерская Академия паук, вошел, прихрамывая, черноволосый худощавый человек лет тридцати. На вопрос секретаря он ответил с поклоном:

— Я вновь избранный член-корреспондент вашей уважаемой Академии Арминий Вамбери. Приехал по вашему вызову из Константинополя…

Нового члена-корреспондента принял президент Академии граф Дессевфи. Он уже много слышал об этом способном молодом венгерском ученом, читал его статьи о жизни и быте Турции, где тот жил уже несколько лет, исследования по восточной лингвистике. Теперь президент с любопытством рассматривал смуглое живое лицо Вамбери с черной короткой бородкой, интересовался его дальнейшими научными планами.

Вамбери испытующе посмотрел на собеседника, помедлил и сказал:

— Я задумал большое путешествие в Бухару. Мне хочется помочь науке разобраться в сложном и путаном вопросе о происхождении наших предков — древних мадьяр. Мечта эта увлекает меня давно. Еще подростком, играя с приятелями в поле, я встретил старого пастуха. Когда мы беседовали с ним, к нам подошло несколько усталых и окровавленных солдат, разбитых австрийцами в битве. То был страшный 1849 год, когда наша революция, захлебывалась в крови. С болью и жалостью смотрели мы на солдат. И тогда пастух вдруг сказал нам: «Не огорчайтесь, дети. Всякий раз, когда нас постигает беда, к нам на помощь приходят старые мадьяры из Азии. Они наши братья и не забудут нас…»

Вамбери провел ладонью по глазам, словно отгоняя воспоминания, и продолжал:

— Когда я стал заниматься восточными языками, то с удивлением увидел, что легенда старого пастуха имеет какие-то основания. Вы знаете, господин президент, что многие венгерские слова необычайно пот хожи на иранские, которыми пользуется вся Средняя Азия. Из одной старой летописи я узнал, будто венгерские монахи, посетившие в XIII веке степи где-то за Уралом, нашли там народ, который понимал их без перевода. Я хочу побывать в самом сердце Азии и найти эту древнюю родину венгров…

Президент Академии наук был потрясен:

— Но, ради бога, как же вы думаете туда проникнуть? Ведь путь в Бухару запретен для европейцев?!

— Я пойду с караваном, переодетый дервишем, — спокойно ответил Вамбери.

— Но вас сразу разоблачат. Вас ожидает мучительная казнь…

— Я знаю тридцать языков, господин президент. Если хотите, могу прочитать вам Гёте по-немецки, Пушкина по-русски, Вольтера по-французски, Сервантеса по-испански. Я свободно говорю на всех языках Западной Азии: на арабском, персидском, турецком, узбекском, туркменском, киргизском. А обряды и обычаи мусульман знаю не хуже муллы.

Граф покачал головой.

— Хорошо, — сказал он. — Но как вы перенесете ужасные тяготы этого пути? Вы хромаете, не отличаетесь особым здоровьем и силой…

Вамбери молчал несколько минут. Он вспоминал свое голодное детство в маленьком венгерском городке, окруженном болотами, когда приходилось зарабатывать на хлеб ловлей и продажей пиявок. Вспоминал, как зимой бегал в школу, положив, чтобы хоть немного согреться, в карманы рваной куртки пару горячих картофелин. Над ним, сыном нищего, глумились монахи-учителя. «Зачем тебе учиться? — говорили они. — Не лучше ли тебе стать мясником, оборвыш?»

Но он упрямо учился. Спал на полу, чистил чужие ботинки, а сам ходил босиком, питался отбросами. Зарабатывал жалкие гроши, давая уроки богатым сынкам, и, не задумываясь, тратил их на книги. Нищим он поехал и в Турцию, которая давно интересовала его. Чтобы заработать на жизнь, он читал нараспев стихи древних восточных поэтов по кофейням, а ночами писал свои первые научные работы.