Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2 - Рошфор Бенджамин (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗

Рошфор Б

Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана (Том 2)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Неожиданное появление Лафайета

1

- Иисус, Мария, Иосиф! Нет, нет, нет, я прошу вас!

- Ради всего святого, прекратите взывать к небу! Вам ничего не угрожает. И, потом, разве мне приходилось хоть раз причинять вам боль?

- Никогда, но ...

- Тогда не кричите больше так, будто я сдираю с вас кожу, и прекратите протестовать.

- Я не протестую!

- А что же это?

- Я противостою, мсье.

- Тогда продолжайте, мадам.

После этого наступила такая тишина, в которой душа замыкается сама в себе в ожидании дивного мига, чтоб раскрыться вновь. Затем тот же женский голос, который до этого столь яро защищал мораль, принялся без лишней щепетильности издавать и крики, и стоны, и вздохи, и охи, и отнюдь не от боли. Внимательный наблюдатель (а всегда найдется кому прислонить ухо к той двери, за которой происходят такие события) мог с самого начала этого своеобразного диалога предположить нечто подобное.

- Задуйте свечу, мой друг.

- Но какого черта всегда задувать свечу?

- Потому, что я католичка, мсье.

Эти разговоры были столь привычны, что некоторые наблюдатели знали их наизусть и произносили реплики вполголоса прежде, чем они исходили из уст главных действующих лиц.

Знали также, что это всегда начиналось одним и тем же образом: мужчина сам обнажал юную особу так, что она не чувствовала вины за совершаемое. И прощаясь с вуалью, рубашкой, трусиками, чулками стыдливо заявляла, что перед ней открывается дорога в преисподнюю.

Именно в этот момент наблюдатели теснились у замочной скважины, по очереди уступая место, причем те, что покрепче - за деньги. Ибо хоть свеча и была погашена, вся сцена прекрасно была видна благодаря огню, пылавшему в камине не заботясь о стыдливости. И таким образом каждый вечер в течение нескольких недель небольшое число знатоков довольствовались страстным, но респектабельным сражением пухленькой девицы, которая набожно жеманничала, прежде чем разрешала себя раздеть, защищая руками груди от набрасывающихся на них губ агрессора, и сжимая округлые бедра, грозившие никогда не раскрыться, даже в тот самый миг, когда они распахивались, словно врата наслаждений. Наконец представление завершалось и зеваки возвращались к себе, либо молча, либо задумчиво комментируя. Что поделаешь, там, где мы сейчас, развлечений крайне мало.

Все это происходило зимой 1778 г. в лагере Вэлли Форж в Америке. В том самом Вэлли Форж, окруженном густыми лесами, где в восьми лье от английской армии, вновь овладевшей Филадельфией, расквартировались войска Вашингтона. И с сожалением мы должны сказать, что главным персонажем в забаве, свидетелями которой мы только что были - (в разгар войны за независимость Америки!) - был ни кто иной, как Фанфан Тюльпан.

Партнерша - Присцилла Мильтон, какое-то время бывшая любовницей самого Лафайета, мастер по части мужских брюк. Скучавшего без развлечений Тюльпана она подцепила на крючок. Они обитали вместе в ледяной избушке, которую Присцилла помпезно называла своим домом. Но если хорошенько присмотреться, это была всего лишь хибара, подобная сотням других, выстроенных прошлым летом, где мерзли шесть тысяч воинов американской армии; отличали её лишь занавески на окнах и медвежья шкура на полу.

Стоял февраль, армия ждала. Чем заняться? Как убить время? "Вы последние борцы за свободу" - провозглашал Вашингтон, их главнокомандующий. Еще он заявлял:"-Не было в истории примера другой армии, взявшейся за такое дело, подвергшейся таким неимоверным лишениям и перенесшей их с такой отвагой и терпением!".

Ему угодно назвать их "героями"? Никто не возражал. Очень хорошо, пусть мы герои. Но до какой степени? Скажем откровенно, ситуация была плачевна.

У половины ружей потеряны штыки, те, что остались, проржавели снаружи или изнутри и не могли прилично стрелять, а те, что не имели повреждений, остались без патронов. Удивительно ранний снег с сочельника мешал регулярному подвозу продовольствия, возы с которым сотнями оставались на обочинах разбитых дорог. Тиф и оспа постоянно набивали большие бараки, которые именовались госпиталем и где больше всего было трупов. Что бы ни провозглашал генерал, он понимал, что в одно прекрасное утро может остаться совсем один, если его люди вернутся по домам - и тогда прощай, американская Революция, прощай независимость; наши вам извинения, господа англичане, мы больше не будем.

Сражения шли с 1775 г. Вначале горстка людей выступила против самой могущественной армии, которую когда либо видел Новый Свет - тридцать пять тысяч англичан генерала Хоува, более восемнадцати тысяч наемных немцев, снабженных неистощимыми запасами военного снаряжения высочайшего качества, многочисленной первокласной артиллерией и поддерживаемых флотом, который блокировал почти все порты. Несмотря на решение Конгресса, принятое в первую годовщину войны, мобизацию организовать было невозможно и американская армия подвергалась невероятным испытаниям.

"Война будет быстрой!" Что за кретин это сказал? История не сохранила его имени, но он, должно быть, чертовски кусал себе локти, все ещё видя британцев, прозванных "омарами" из-за красного цвета их формы, на своей территории. Были взлеты и падения, громкие победы и ошибки, были рукопашные, дерзкие схватки, настоящие сражения, рейды, марши и контрмарши на бесконечном фронте, простиравшемся на сотни и сотни километров. Но в июле предыдущего года генерал Хоув, переправивший морем пятнадцать тысяч человек, вновь поднял знамя Чезапика и начал большое наступление против Вашингтона, армия которого защищала путь на Филадельфию. Четыре сражения, четыре неудачи. И 11 сентября 1777 г. другой англичанин, Корнуэльс, нанес удар по Брендивайн Крик, имея двойное превосходство. И Лафайет, и Тюльпан были ранены в одну и ту же минуту, первый в икру ноги, второй в ягодицу (ранение не приносящее славы, так как намекает, что получивший его находился спиной к противнику во время памятного бегства генерала).

И тут на военном небосводе взошла новая звезда завзятого хвастуна: генерала Барджойна. Пятидесяти лет, известный в Лондоне как зять лорда Дерби, член парламента, громогласный пропагандист весьма простых и, по его словам, неотразимых принципов стратегии.

Вот они: во главе двенадцати тысяч англичан и немцев, двух тысяч канадцев и тысячи индейцев он отправился от озера Чемплейн и спустился к Гудзону, соединившись в Олбени с другой армией, пришедшей из Нью-Йорка, и окончательно отрезав все наземные коммуникации между Вирджинией и Новой Англией - двумя логовами мятежников, как он говорил, не ведая что история изменит его определение. Идея понравилась, и вот наш герой (отметим, что он отважно вел себя во время Семилетней войны и похвалялся совершенством знания французского, прожив годы в Шантелу), высаживается на ирокезский берег, кладет свою шпагу на весы победы Альбиона, подписывает подлые приказы и напыщенные прокламации. Джон Барджойн, эсквайр, генерал-лейтенант сил Ее Величества в Америке, полковник легкого Рейнского полка драгун, правитель форта Виллиам в Северной Англии, член парламента Великобритании. Дальнейшее опустим.

Этому храбрецу дали в распоряжение лишь половину того, на что он мог расчитывать: три тысячи семьсот англичан, три тысячи наемников, двести пятьдесят канадцев и коллаборационистов, четыреста индейцев. К последним он обратился с торжественной речью, которую заключил театральным жестом, что не удивительно, если знать, что он писал пьесы для знаменитого в то время актера Гаррика, сказав: "-Господа индейцы, вы - знаменосцы цивилизации".

Может быть, он даже знал географию. Долго ли он жил во Франции? Ибо, как только проявлялись успехи его стратегии, сэр Джон переставал замечать дистанцию и местность. Его превосходство усилилось взятием форта Тикондерога, он бросил своих "омаров" в пятидесятикилометровую одиссею, которая заняла у них двадцать четыре дня мучений по бездорожью и густым лесам, он хотел дать понять неуловимым американцам, что такое политика выжженной земли, а в результате было прервано снабжение, разорваны коммуникации, стоптано бесчисленное количество подошв за сто дней марша, а сам он оказался вдруг окруженным в три раза превосходящими силами в Саратоге, где и капитулировал 17 октября 1777 г.