- - Клюев Николай Алексеевич (читать книги бесплатно TXT) 📗
Древо песни бурею разбито,—
Не Триодь, а Каутский в углу.
За окном расхлябанное сито
Сеет копоть, изморозь и мглу.
Пучит печь свои печурки-бельма:
«Я ослепла, как скорбящий дед...»
Грезит парень стачкой и Палермо,
Президентом, гарком кастаньет.
Сказка — чушь, а тайна — коршун серый,
Что когтит, как перепела, ум.
Облетел цветок купальской веры
В слезный рай, в озимый древний шум!
Кто-то черный, с пастью яро-львиной,
Встал на страже полдней и ночей.
Дед, как волхв, душою пестрядинной,
Загляделся в хляби дум-морей.
Смертны волны львиного поморья,
Но в когтисто-жадной глубине
Серебрится чайкой тень Егорья
На бурунном, гибельном коне.
«Страстотерпец, вызволь цветик маков! —
Китеж-град ужалил лютый гад...»
За пургой же Глинка и Корсаков
Запевают: «Расцветай, мой сад!..»
1917 или 191
8305
В избе гармоника: «Накинув плащ, с гитарой...»
А ставень дедовский провидяще грустит:
Где Сирин — красный гость, Вольга с Мемёлфой старой,
Божниц рублёвский сон, и бархат ал и рыт?
«Откуля, доброхот?» — «С Владимира-Залесска...»
— «Сгорим, о братия, телес не посрамим!..»
Махорочная гарь, из ситца занавеска,
И оспа полуслов: «Валета скозырим».
Под матицей резной (искусством позабытым)
Валеты с дамами танцуют «вальц-плезир»,
А Сирин на шестке сидит с крылом подбитым,
Щипля сусальный пух и сетуя на мир.
Кропилом дождевым смывается со ставней
Узорчатая быль про ярого Вольгу,
Лишь изредка в зрачках у вольницы недавней
Пропляшет царь морской и сгинет на бегу.
1917 или 191
8306
Вечер ржавой позолотой
Красит туч изгиб.
Заболею за работой
Под гудочный хрип.
Прибреду в подвальный угол —
В гнилозубый рот.
Много страхов, черных пугал
Темень приведет.
Перепутает спросонка
Стрелка ход минут...
Убаюкайте совенка,
Сосны, старый пруд!
Мама, дедушка Савелий,
Лавка глаже щек...
Темень каркнет у постели:
«Умер паренек.
По одежине — фабричный,
Обликом — белес...»
И положат в гроб больничный
Лавку, старый лес,
Сказку мамину — на сердце,
В изголовье — пруд.
Убиенного младенца
Ангелы возьмут.
К деду Боженьке, рыдая,
Я щекой прильну:
«Там, где гарь и копоть злая,
Вырасти сосну!
Не давай железным брусом
Солнце заковать,
И машине с Иисусом
Внуков разлучать.
Страшно, дедушка, у домны
Голубю-душе...»
И раздастся голос громный
В Божьем шалаше:
«Полетайте, серафимы,
В преисподний дол!
Там, для пил неуязвимый,
Вырастите ствол.
Расплесните скатерть хвои,
Звезды шишек, смоль,
Чтобы праведные Нои
Утоли боль,
Чтоб от смол янтарно-пегий,
Как лесной закат,
Приютил мои ковчеги
Хвойный Арарат».
1917 или 191
8307
Се знамение: багряная корова,
Скотница с подойником пламенным, —
Будет кринка тяжко -свинцова,
Устойка с творогом каменным.
Прильнул к огненному вымени
Рабочий — младенец тысячеглавый.
За кровинку Ниагару выменять —
Не венец испепеляющей славы,
Не подвиг — рассекать ущелья,
Звезды-гниды раздавить ногтем,
И править смертельное новоселье
Над пропастью с кромешным дегтем.
Слава — размерить и взбить удои
В сметану на всеплеменный кус.
В персидско-тундровом зное
Дозревает сердце - арбуз, —
Это ужин янтарно-алый
Для демонов и для колибри;
Он Нила до кандального Байкала
Воскреснут все, кто погибли.
Обернется солнце караваем,
Полумесяц — ножик застольный,
С избяным киноварным раем
Покумится молот мозольный.
Подарится счастье молотобойцу
Отдохнуть на узорной лавке,
Припасть к пеклеванному солнцу,
Позабытому в уличной давке.
Слетит на застреху Сирин,
Вспенит сказка баяновы кружки,
И говором московских просфирен
Разузорится пролетарский Пушкин.
Мой же говор — пламенный подойник,
