Сочинения. В 2-х томах - Клюев Николай Алексеевич (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
Долина единорога
Раздел «Долина Единорога» составлен из стихов, опубликованных ранее в книге Клюева «Медный Кит», 1919 (наши №№ 192, 212, 216, 240, 247, 249); в «Скифах», сборн. 1, 1917 (наши №№ 203, 219, 234, 236, 237); в «Скифах», сборн. 2, 1918 (наши №№ 191, 192). Эти же стихи, частично, были опубликованы ранее в журналах «Голос Жизни» (наши №№ 191, 192) и «Заветы» (наш № 240). Из 60 стихотворений этого раздела, таким образом, нами не установлены в отношении 48 стихотворений их более ранняя, нежели в «Песнослове», 1919, — публикация. Вполне возможно, что, по крайней мере, большая часть этих стихотворений и опубликована в первый раз в «Песнослове»: то время часто называют «кафейный периодом русской поэзии», так как в те годы книг и журналов издавалось чрезвычайно мало, и поэты читали свои произведения в различных кафе: правда, и «кафе» эти были кофе и почти без еды…
Поэтому и отзывов на книги было немного: их попросту было негде печатать: так мало было органов печати. Хвалебную рецензию на «Песнослов» дал в петроградском библиографическом журнале «Книга и Революция» (1920, №б) Иннокентий Оксенов (см. вступит, статью Б. Филиппова). По поводу «иноземщины» в словесной орнаментике Клюева Есенин говорит в «Ключах Марии»: «Туга по небесной стране посылает мя в страны чужие", — отвечал спрашивающим себя Козьма Индикоплов на спрос, зачем он покидает Россию. И вот слишком много надо этой "туги", чтоб приобщиться…Но как к образу, а именно, как к неводу того, что "природа тебя обстающая — ты", и среди ее ущелий тебе виден Младенец.
"Слова поэта уже суть дела его", — писал когда-то Пушкин…» (С. Есенин. Собр. соч. в 5 тт., т. 5, ГИХЛ, 1962, стр. 65–66).
«Читая произведения Н. Клюева, нетрудно убедиться в исключительной приверженности поэта к неподвижно-патриархальному укладу русской деревни. Поэтизация "естественности", "нетронутости" быта и психики крестьян, сельской природы, противопоставление нравственной "чистоты" деревни "развращенному" городу, боязнь осквернения этого мира цивилизацией — вот наиболее характерные мотивы стихотворений (особенно ранних) Клюева. Вся Россия видится ему прежде всего, как правильно отмечала и критика тех лет, деревенской Бабой-Хозяйкой, живущей в добротной избе, окруженной тучными коровами, осененной Елью Покоя, с которой птица Сирин учит хозяйку глубинным тайнам. А народ — это Садко, воспевающий "цветник, жар-птицу и синь-туманы". Сами представления Клюева о жизни, его характер мышления ("хлеб — дар Божий" и т. п.) связаны с представлениями отсталых слоев крестьянства. Чем дальше, тем все более усиливается в его творчестве влияние книжно-религиозных, мистических премудростей. "Правда пахотная" облекается в различного рода теософические одежды». Так пишет в своей обширнойкниге «Русская советская поэзия и народное творчество» П.С. Выходцев, утверждая далее, что у него «народно-поэтическая стихия захлестывалась, подавлялась религиозной образностью, в общем не свойственной произведениям народного творчества трудовых масс». И всю эту длиннейшую галиматью (546 стр.) издала в 1963 г. Академия Наук СССР! (Цитировались стр. 59–60).
«Может быть даже он сам никогда не радел — только романтически мечтал, — пишет Ю. Иваск. — Но мог быть и настоящим хлыстом. Хлысты никого в частности, в особенности, не любят — любят весь свой хоровой пляшущий Корабль (это угадал Розанов). Полу-духовен, полуэротичен их совместный пожар — то разгорающееся, то затихающее горение. У Клюева не только хлыстовские, но и скопческие мотивы…По Розанову… — скопчество есть логическое завершение хлыстовства. Хлыстовское братство осуществляется преимущественно во время радений, в экстазе (при этом т. н. свальный грех вовсе для них не типичен, обязателен, как многие думают). Хлысты стремятся к духовному, не к плотскому восторгу. И в лучшие минуты они доплясываются до "преображения эроса", сублимируют эротику, а в худшие минуты — впадают в свальный грех. Скопцы же всегда чисто духовны. В лучезарных очах великого скопца Кондратия Селиванова — то солнце духа, то духовное небо, о котором хлысты тщетно мечтают, как о чем-то недостижимом! Как ни судить о скопцах — они "народные таланты", народная элита. По Розанову — они то же, что для образованного общества — художники, музыканты, поэты! Пусть — заблудшие овцы, но самые лучшие, тонкорунные! И у Клюева, конечно, есть какая-то связь с этой народной аристократией духа — если не биографическая, то творческая…
Или
Скопец физически бесплоден, но у него ученики-сыновья:…безудный муж, как отблеск Маргарит, стокрылых сыновей и ангелов родит… Или родит Сына-Спасителя — Эммануила, "загуменного Христа" Яркая звукопись (эвфония) — от декадентов…Смелая его метафоричность — очень своеобразна… Своеобразна также живописная нелогичность изложения. Вот последние стихи Белой Индии:
Девять строк, одна за другой, без типографских "пролетов", и в них уместились три картины — деревенское предсмертье (5 строк), Клюев-Саул (3 строки), печурка, горшок, сверчок (2 строки). У всех старых символистов было больше логики, их романтическая задняя мысль, их декадентский умысел — очевиднее… …Отрывочность удачно нарушает монотонию клюевских ритмов, особенно длинных трехсложников». (Клюев. «Опыты», № 2, 1953, стр. 83–84, 87). Иваск правильно отмечает также наличие очень большого количества отроков в клюевских стихах.
№ 190. БЕЛАЯ ИНДИЯ.Эта небольшая поэма является как бы продолжением «Белой повести», заканчивающей предыдущий раздел. Та же система образов, та же словесная ткань. «И бабка Маланъя, всем ранам сестра» — образ, навеянный сказкой Н.С. Лескова «Маланья — голова баранья»: «Так прозвали ее потому, что считали ее глупою, а глупою ее почитали за то, что она о других больше, чем о себе, думала» (Собр. соч., изд. А.Ф. Маркс, 1903, т. XXXIII, стр. 196). «Я первенец Киса, свирельный Саул» — взято из глав 9 и 10-й Первой Книги Царств, повествующих о том, как Саул, сын Киса, в поисках ослиц своего отца, пришел к городу пророка Самуила, помазавшего его — после беседы с ним — на царство. В «Белой Индии», как и во многих других произведениях Клюева, — предельная «физиологизация» мира, как целого, вызванная сознанием полной слиянности человеческого «я» с Я божественным — и с «большим» «я» — «я» всей твари. По словам покойного С.А. Алексеева-Аскольдова, Клюев хорошо знал «Аврору» и «Христософию» Якова Беме и творения мистиков Запада и Востока.
