Королева фей (фрагмент) - Спенсер Эдмунд (прочитать книгу txt) 📗
Слепой старик бессмысленно и тупо;
И ярость принц в душе своей смирил,
Решив, что на глупца сердиться глупо,
Когда ему отмерен разум скупо;
Глупец премудр на первый только взгляд.
И вырвал принц ключи у полутрупа;
Не опасаясь никаких преград,
Отважно открывал он двери все подряд.
35 Затейливое видел он убранство
За каждой дверью и в любом углу,
Где обитало мерзкое тиранство
И наслаждалось роскошью в пылу
Своих злодейств; повсюду на полу
Засохла кровь, как будто закололи
Овечку или агнца в жертву злу
Средь пагубной безжалостной неволи;
Там пепел и зола - следы смертельной боли.
36 Там находился мраморный алтарь,
Где кровь неутомимо проливали,
Преступно истязая Божью тварь;
На Бога христиане уповали,
Не погружались мученики в сон,
К возмездью справедливому взывали
Под алтарём, и жалобнейший стон
Оттуда слышался и после похорон.
37 Был принц охвачен страстью бесполезной;
Открыл он дверь за дверью сгоряча,
Но дверью остановлен был железной;
От этой двери не было ключа,
Ни стража не видать, ни палача.
Но кто и где над пленником глумится?
Дознаться принц попробовал, крича,
Кто за решёткой ржавою томится
И на свободу в ветхом сумраке стремится.
38 Из мрачной, непроглядной темноты
Донёсся глас, похожий на рыданье:
"Ты говоришь со мной? Но кто же ты,
Решившийся прервать моё страданье?
Три раза появлялась в мирозданье
На небосклоне новая луна
С тех пор, как в безнадёжном ожиданье
Томлюсь я здесь, где мрак и тишина,
Неужто жизнь моя тобою спасена?"
39 Из темноты безжалостно-кромешной
Спасителя на помощь рыцарь звал;
Томясь в печали скорбно-безутешной,
Он день за днём во мраке тосковал;
И победитель с петель дверь сорвал,
Почувствовав, какая мука рядом,
А под ногами у него провал,
Как будто он стоит над самым адом
И веет на него из преисподней смрадом.
40 Но несмотря на мрак и трупный смрад,
Несчастный не остался без подмоги;
Бездельничать лишь белоручка рад,
К самим себе всегда герои строги;
Не мешкал победитель на пороге,
На белый свет он пленника извлёк,
Хотя тому отказывали ноги;
От солнца слишком долго был далёк
Он в заточении, где лик его поблёк.
41 Его глаза ушли в свои глазницы,
Пил ненасытный голод кровь из жил,
К ланитам прикасался мрак темницы,
Которому весенний цвет не мил;
Немые обитатели могил
Так выглядели бы, когда бы встали
Из гроба; рыцарь выбился из сил,
Хоть рассекал он прежде шлем из стали;
Теперь с цветком он схож, чьи краски отблистали.
42 Возликовала дева в первый миг,
Узрев его, но горько зарыдала,
Увидев омрачённый этот лик,
Который так сиял и цвёл сначала;
Его страданья дева угадала:
"Ах, что за смертоносная звезда
Вас, господин, во мрак препровождала,
Где лютая сразила вас вражда,
Кровь отравляя вам дыханием вреда?
43 Привет вам, рыцарь, в радости и в горе!
Мучителен без вас был каждый шаг;
В невыносимом гибельном позоре
Повержен ваш неумолимый враг;
Сменяется беда избытком благ,
Порой печаль предшествует наградам".
Однако слишком долго тяжкий мрак
Травил его своим смертельным чадом,
Он слишком долго был томим духовным гладом.
44 А победитель молвил: "Госпожа!
Былые бередить зачем печали,
Непоправимым прошлым дорожа?
Напевы никогда не омрачали
Душ, для которых, скорбные, звучали;
Смысл прошлого, как ведомо давно,
В том, чтобы нас несчастья поучали,
Хоть каждому известно всё равно:
Блаженства смертному на свете не дано.
45 Сил набирайтесь, рыцарь! Вы свободны.
Нет вашего свирепого врага;
Простёрт во прахе супостат негодный,
А вот и ведьма, злая пустельга.
Казнить её или пустить в бега,
Помиловать? Скажите, рыцарь, прямо".
"Раздеть её, и вся тут недолга! -
Вскричала Уна. - Казни эта дама
Не стоит, нет, она достойна только срама!"
46 С неё сорвали головной убор
И совлекли роскошные наряды,
Которыми прельщала до сих пор,
Чаруя вожделеющие взгляды;
Казалось, несказанные услады
Пленительная нагота сулит;
Но обнажились дьявольские клады;
Описывать приличье не велит
Старуху мерзкую, отвратную на вид.
47 На лысой безобразнейшей макушке
Торчали, против старости греша,
Средь лишаев гнилые струпья-стружки,
Короста накопилась и парша;
Подобие беззубого ковша,
Вонючий рот смердел, отраву множа;
Соски сочились жижей, как лапша;
С шершавою корой кленовой схожа
Была поблекшая морщинистая кожа.
48 Но муза благородная чиста;
Пожалуй, покраснели бы чернила
При описанье лисьего хвоста
И наготы, прогнившей, как могила;
Орлиными когтями наградила
Природа-мать одну из гадких ног;
Другая на медвежью походила;
И кто бы отвращенье превозмог,
Узрев обличие, в котором жил порок?
49 Куда девались прелесть и величье?
Не верят рыцари своим глазам,
Сказала Уна: "Таково обличье
Обмана, потакающего вам;
Вы посмотрите: обнажился срам
Дуэссы, обрекавшей смертных бедам".
Нагую ведьму никакой бальзам
Не исцелит; за мороками следом
Она пустилась в путь, который нам неведом.
50 От ненавистного лица небес,
Свой стыд от глаз назойливых скрывая,
В пустынные пещеры или в лес,
Где темнота густеет гробовая,
Бежать пыталась ведьма чуть живая,
А рыцарей и деву привлекла
Обитель, где, на благо уповая,
Врачуют от безжалостного зла,
Среди сокровищ всех там благодать цела.
ПЕСНЬ IХ
33 Приблизились они к проклятой сфере,
Где злыдень окаянный обитал
В глухой, угрюмой сумрачной пещере,
Похожей на могилу в толще скал,
Как будто зев зияющий глотал
Тела умерших, а над горной кручей,
Пугая пташек, филин хохотал
И выл, не вынося других созвучий;
Лишь духи вторили ему в тени дремучей.
34 Внушала ужас мрачная скала
И на деревьях странные предметы;
Везде висели мёртвые тела,
Над пустотой безжалостно воздеты;
Валялись под деревьями скелеты,
Заросшие зелёною травой;
Узрел приезжий эти силуэты
И скрылся бы, от страха сам не свой,
Однако рыцарь удержал его другой.
35 Они вошли во мрак пещеры гнусной,
Где на полу проклятый кровосос
Сидел, привычно тешась мыслью грустной;
Костлявый череп у него зарос
Нечёсаными космами волос;
Глазницы были бедственно глубоки,
И заострился, вытянувшись, нос,
До самых челюстей ввалились щеки,
И в жилах, кажется, давно иссякли соки.
36 Тряпьём прикрыты тощие бока,
Шипами сшиты тряпки неумело,
И стоит клок дырявого клока,
А на полу в грязи валялось тело,
Которое уже окоченело,
Однако кровь ещё лилась, и что ж!
В крови зловеще лезвие чернело:
