Нежность - Евтушенко Евгений Александрович (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
и никогда не прекращайся!
Прошу о милости одной —
со мной подольше не прощайся.
Но даже после смерти я
в тебя войду твоею частью,
и под гуденье бытия
со мной внутри ты будешь мчать
Тобой я стану., шар земной,
и, словно доброе знаменье,
услышу я, как надо мной
шумят иные поколенья.
И я. для них сокрыт в тени,
ростками выход к небу шаря,
гордиться буду, что они
идут по мне — земному шару.
? * *
М. Бернесу
Хотят ли русские войны?
Спросите о"ы у тишины
над ширью пашен и полей,
и у берез и тополей.
Спросите вы у тех солдат,
что под березами лежат,
и пусть вам скажут их сыны,
хотят ли русские войны.
Не только за свою страну
солдаты гибли в ту войну,
а чтобы люди всей земли
спокойно видеть сны могли.
Под шелест листьев и афиш
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь,
Пусть вам ответят ваши сны,
хотят ли русские войны.
Да, мы умеем воевать,
но не хотим, чтобы опять
солдаты падали в бою
на землю грустную свою.
Спросите вы у матерей.
Спросите у жены моей.
И вы тогда понять должны,
хотят ли русские войны.
Париж.
РОЖДЕСТВО
НА МОНМАРТРЕ
Я рождество встречаю на Монмартре.
Я без друзей сегодня и родных.
Заснеженно и слякотно, как в марте,
и мокрый снег летит за воротник.
Я никому не нужен и неведом.
Кто я и что — Монмартру все равно.
А женщина в бассейне под навесом
ныряет за монетами на дно.
Красны глаза усталые от хлоре.
Монеты эти оставляют ей.
Простите мне, что не могу я хлопать.
Мне страшно за себя и за людей.
Мне страшно, понимаете вы, страшно,
как пристает та девочка ко мне,
как, дергаясь измученно и странно,
старушка бьет по клавишам в кафе
и как, проформалиненный отменно,
покоится на досках мертвый кит
и глаз его, положенный отдельно,
с тоской невыразимою глядит.
Вот балаганчик.
Пьяниц осовевших
там ожидает маленький сюрприз.
Две женщины замерзших, посиневших
за франк им демонстрируют стриптиз.
Сквозь балаганчик в двери залетсет
порывистая мокрая метель,
и в перерывах женщины глотают
за сценою из горлышка «мартсль».
А вот сулит, наверное, потеху
аттракцион с названьем «Лабиринт».
Там люди ищут выхода, потея,
но это посложнее логарифм.
Так тычутся мальчишки и девчонки!
Кск все по лабиринту разбрелись!
Аттракцион? Игра? Какого черта!
Назвать бы это надо было: «Жизнь».
И среди визга, хохота и танцев
по скользкой, ненадежной мостовой
идет старик с игрушечною таксой,
как будто он идет вдвоем с тоской.
Какой-то господин, одетый в смокинг,
бредет сквозь все в похмельном полус
И всюду столько-столько одиноких!
Не страшно — жутко делается мне.
Все сами по себе, все — справа, слева...
Все сами по себе — двадцатый век.
И сам Париж под конфетти и снегом —
усталый одинокий человек.
Париж
СВАДЕБНОЕ ПЛАТЬЕ
Есть в Париже
знаменитый Дом моделей.
Туда с блокнотиками женщины спешат.
В царстве меха и материй,
как метели,
перешептываясь, платья шуршат.
Вот идет по мосту манекенщица,
или,
как там говорят,
«по языку».
Платье плещется,
как будто мерещится
так что отблески
бегут
по потолку!
«Демонстрируется свадебное платье!» —
а глаза у манекенщицы влажны,
и мне кажется —
вот-вот она заплачет
среди той,
почти церковной тишины.
Дама даме про нее:
«Какая пластика!»,
и в углу счастливо шепчутся вдвоем,
а она
еще со школьного платьица
так о свадебном мечтала,
о своем.
Свадьбы не было,
а было что-то вроде.
Не любовь,
а что-то вроде любви.
И печально на помост она выходит,
опустив ресницы синие свои.
В платье свадебном ей страшно,
а не весело!
Сколько раз она: «В нем больше не могу!»,
а модельер: «У вас же внешность невесты!
Выход ваш!» —
и потреплет на бегу.
«Демонстрируется свадебное платье!» —
слышит голос модельера она,
и восходит на помост,
как на плаху,
и идет,
смертельной бледностью бледна.
Бликам солнечным на платье так и пляшется!
Вот идет она —
вся в снежно-ледяном!
Дама даме про нее:
«Какая пластика!»,
а в углу счастливо шепчутся вдвоем...
Париж
БИТНИЦА
Эта девочка из Нью-Йорка,
но ему не принадлежит.
Эта девочка вдоль неона
от самой же себя бежит.
Этой девочке ненавистен
мир — освистанный моралист.
Для нее не осталось в нем истик
Заменяет ей истины «твист».
И с нечесаными волосами,
в грубом свитере и очках
пляшет худенькое отрицэнье
на тонюсеньких каблучках.
Все ей кажется ложью на свете,
все — от библии до газет.
Есть Мснтекки и Капулетти.
Нет Ромео и нет Джульетт.
От раздумий деревья поникли,
и слоняется во хмелю
месяц, сумрачный, елсано битник,
вдоль по млечному авеню.
Он бредет, как от стойки к стойке,
созерцающий нелюдим,
и прекрасный, но и жестокий
простирается город под ним.
Все жестоко — и крыши, и стены,
и над городом неспроста
телевизорные антенны
как распятия без Христа...
Нью-Йорк
МОНСЛОГ БИТНИКОВ
«Двадцатый век нас часто одурачивал.
Нас, как налогом, ложью облагали.
Идеи с быстротою одуванчиков
