- - Клюев Николай Алексеевич (читать книги бесплатно TXT) 📗
Ткачиха-метель напевает в окно:
«На саван повольнику ткися, рядно,
Лежит он в логу, окровавлен чекмень,
Не выведал ворог про чудо-кистень!..»
Колотится сердце... Лесная изба
Глядится в столетья, темна, как судьба,
И пестун былин, разоспавшийся дед,
Спросонок бормочет про тутошний свет.
Между 1914 и 1916
206
Сготовить деду круп, помочь развесить сети,
Лучину засветить и, слушая пургу,
Как в сказке, задремать на тридевять столетий,
В Садко оборотясь иль в вещего Вольгу.
«Гей, други! Не в бою, а в гуслях нам удача, —
Соловке-игруну претит вороний грай...»
С полатей смотрит Жуть, гудит, как било, Лаче,
И деду под кошмой приснился красный рай, —
Там горы-куличи и сыченые реки,
У чаек и гагар по миске яйцо...
Лучина точит смоль, смежив печурки-веки,
Теплынью дышит печь — ночной избы лицо.
Но уж рыжеет даль, пурговою метлищей
Рассвет сметает темь, как из сусека сор,
И слышно, как сова, спеша засесть в дуплище,
Гогочет и шипит на солнечный костер.
Почуя скитный звон, встает с лежанки бабка,
Над ней пятно зари, как венчик у святых,
А Лаче ткет валы, размашисто и хлябко,
Теряяся во мхах и в далях ветровых.
Между 1914 и 1916
207
Оттепель — баба-хозяйка,
Лог — как белёная печь,
Тучка — пшеничная сайка
Хочет сытою истечь.
Стряпке всё мало раствора,
Лапти в муке до обор...
К посоху дедушки-бора
Жмется малютка-сугор:
«Дед, пробудися, я таю,—
Нет у шубейки полы!»
Дед же спросонок: «Знать, к маю
Смолью дохнули стволы».
«Дедушка, скоро ль сутёмки
Косу заре доплетут?..»
Дед же: «Сыреют в котомке
Чай и огниво и трут,—
Нет по проселку проходу,
Всюду раствор да блины...»
В вешнюю полую воду
Думы, как зори, ясны.
Ждешь, как вестей, жаворбнка,
Ловишь лучи на бегу...
Чу! Громыхает заслонка
В теплом, разбухшем логу.
Между 1914 и 1916
20
8Ель мне подала лапу, береза серьгу,
Тучка канула перл, просияв на бегу,
Дрозд запел «Блажен муж» и «Кресту Твоему»...
Утомилась осина вязать бахрому.
В луже крестит себя обливанец-бекас,
Ждет попутного ветра небесный баркас:
Уж натянуты снасти, скрипят якоря,
Закудрявились пеной Господни моря,
Вот и сходню убрал белокрылый матрос...
Неудачлив мой путь, тяжек мысленный воз!
Кобылица-душа тянет в луг, где цветы,
Мята слов, древозвук, купина красоты.
Там, под Дубом Покоя, накрыты столы,
Пиво Жизни в сулеях, и гости светлы —
Три пришельца, три солнца, и я — Авраам,
Словно ива ручью, внемлю росным словам:
«Рбдишь сына-звезду, алый песенный сад,
Где не властны забвенье и дней листопад,
Где береза серьгою и лапою ель
Тиховейно колышут мечты колыбель».
Между 1914 и 1916
209. Ночь на Висле
Луна, как вражий барабан,
Над буераками повисла,
И окровавленный жупан
На капюшон сменила Висла.
Как четко гребни берегов
Окаменели в тяжком взмахе,
Молитвословию с бугров
Внимают тополи-монахи:
«Спаси Россию, Иисус,
С сестрою, названною — Польшей!
Уже заря, как низка бус,
В моих струях не плещет больше!
И страшно солнцу заглянуть
В мои изъязвленные воды, —
Их кипятит колдунья-жуть,
Скликая воронов на броды:
«Слетайтесь, детки, жирен суп
Из человечины кровавой,
Вот сердце грозное, вот труп
В бою погибшего со славой!..»»
И видел я, как Божья длань
Железный сумрак разогнала:
«Мужайся ты, встречая брань,
Как берега, набеги вала».
Праматерь Волга, тихий Дон
«Аминь» в ответ прогрохотали,
И Висла, сбросив капюшон,
Накрылась панцырем из стали.
Оборотился в кладенец,
Грозя потемкам, гребень мели...
О враг! Твердыню ли сердец
Испепелить твоей шрапнели?!
210. Небесный вратарь
Как у кустышка у ракитова,
У колодечка у студеного,
Не донской казак скакуна поил, —
Молодой гусар свою кровь точил,
Вынимал с сумы полотёнышко,
Перевязывал раны черные...
Уж как девять ран унималися,
А десятая, словно вар кипит...
С белым светом гусар стал прощатися,
Горючьими слезами уливатися:
«Ты прощай-ка, родимая сторонушка,
Что ль бажоная теплая семеюшка!
Уж вы, ангелы поднебесные,
Зажигайте-ка свечи местные, —
Ставьте свеченьку в ноги резвые,
А другую мне к изголовьицу!
Ты, смеретушка — стара тетушка,
Тише бела льна выпрядь душеньку».
