Золотой запас - Мартынов Леонид Николаевич (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
Оно во мгле строчит,
Что в силу постарения
Душа уже молчит,
Но утверждает зрение,
В зенит возведено.
Что в силу обострения
Всё пристальней оно!
ЯВЛЕНЬЕ ЮБИЛЯРА
Закат
Сиренев
До того,
Что прямо лиловеет,
Как будто даже от него
Тургеневщиной веет.
Но уверяет
Темнота,
Столь бледная в июне,
Что молодежь уже не та,
Какая
Накануне.
Конечно,
Накануне,
Дым,
Отцы и дети,
Рудин —
Нее это людям молодым
Скучнее школьных буден.
Но
Старый франт
Среди нерях,
Не прах на катафалке,
Тургенев сам встает в дверях
Тургеневской читалки.
И к трогательно молодым,
Чей сон не непробуден,
Он мчится —
Накануне,
Дым,
Отцы и дети,
Рудин/
ПУТЬ ГОЛУБОНЕБОВА
Вспоминаем неожиданно.
Непредвиденно, негаданно
То, что было и не видано.
Да и впредь не предугадано.
То есть то, чего и не было.
Но однажды не про это ли
Я читал не у поэта ли,
Кажется, Голубонебова?
А быть может, вовсе не было
Даже и Голубонебова?
Только будет он когда-нибудь
Вижу я его в тумане путь!
ЛИРЫ И ЦИТРЫ
'а.чгонорились о музыке:
— Оруны, вы говорите,
Могут звучать по-русски
Гак же, как на санскрите,
Либо но-нануасски?
— Да, разумеется, если
|вло идет о пляске, сказке, народной песне!
Но если
Шопен меланхолик
И заставляет, грезя,
Нарисованных мелом полек
Существовать в полонезе;
И полнокровен Бетховен
С Шуманом, Листом,
Бахом и Моцартом вместе,
То современные композиторы
Занимаются, как инквизиторы,
С шумом и свистом,
Скрежетом будто по жести!
— Нет, — говорит композитор с глазами полузакрытыми
устало,-
жрежет, который вам уши режет, пам души нежит,
а не корежит.
Или. быть может,
Нет ничего божественней, существенней и
торжественней
Скрежета по металлу?
Кто подытожит
Все, что тревожит
Лиры и ширм.
1ерья, бумагу,
Кисти, палитры?
***
А многие
В первые годы бессмертия
Побыть в одиночестве предпочитают.
Точ нее:
Труды их так редко читают,
Что можно отчаяться.
Да и случается,
Что даже забыты,
Покрытые пылью,
Фамилия, имя и отчество.
Но вдруг прорывается
Будто звоночек
В страну одиночек:
А где тут изрекший пророчества?
Ну, здесь я, сыночек!
А вслед за звоночком и здоровый лавровый веночек-
венок
Взлетает
На чело лобачевское!
НЕВЗГОДЫ
Неспокойно
Доживаю
Остающиеся годы.
Так волнуют, оживая,
Отошедшие невзгоды...
Что же, их я не скрываю
Я всегда хотел свободы!
Я ПОДЫМАЛСЯ НА ПАРНАС
В мои мечты я уходил.
Как будто бы пустынник в горы.
Которые нагромоздил
Век веры для моей опоры.
Л разуверившись в былом,
Иду в безводные пустыни,
Надеясь, что, как встарь, и ныне
Забьет каскад, где бью жезлом...
Увы, надежды луч погас!
Но выбью ключ, кипящий круто,
Из недр, ногою топнув, будто
Копытом яростный Пегас!
***
О, ты,
Бумага несмятая.
На всё. что уже печатаю,
Смотрю как на полузабытое!
Былое мое богатое
Огромною и рогатою за мною ползет
улитою,
Но птицей летит крылатою.
Волнующе и бушующе,
Всё то. что я напишу еще!
***
Кто
Сроду
Сочинял за одой оду.
Кто годы погружался в переводы,
Кто замыкался в эпос точно в крепость,
А кто срывался в прозу будто в пропасть!
Но с более обрывистого брега
Я без оглядки со всего разбега
Всегда кидался в лирику, как в реку,
И плыл, и плыл по этому потоку,
Как будто с грустью уносимый к устью,
А все-таки добрался до истока,
Наперекор плывя —
Навстречу Веку!
***
Когда-то
С якорей срывался я:
Порой во избежанье столкновенья,
Порой — наоборот — ища его. Моя
Ладья в иные унеслась края,
И сам давным-давно как собственная тень я,
И жаждут новых русл потоки бытия,
Погрузли якоря в песках иссохновенья,
Но, может быть, блеснут, вам что-то говоря,
На отмели меж щепок и корья
Хоть цепи якорной раскованные звенья,
Как откровенье...
ЗОЛОТОЙ ЗАПАС
БЕЛАЯ НОЧЬ
В белую ночь
Целую ночь кто спит?
Всё бело —
И пески, и чешуйки трески.
Всё бело до последней доски
от «Святого Фоки» капитана Седова...
Всё бело —
Белый скит, белый радиошпиль,
Твои, Мелвилл, «Белый кит» в белых-белых руках
Всё бело.
Даль Времен,
Как твоих циферблатов эмаль!
Всё бело,
Как бела твоя белая-белая шаль,
И не надо тоски,
И чего тут худого,
Что белеют виски
Человека, душой молодого!
ВНОВЬ И ВНОВЬ
И полна
Своею грустью,
Ты взмолилась:
— Извлеки
Грусть мою из захолустья.
Точно якорь из реки!
Но извлек я из потоков
^>гих грустных мутных вод
Целый мир электротоков.
Белых светов хоровод.
Да и множество иного
Драгоценного...
Но пусть
Вновь и вновь меня
И снова
Вновь и вновь волнует грусть,
Жадность по невероятным.
Добываемым в борьбе
Обретеньям, непонятным
Даже сразу и себе!
ВЕЕР
Ты играешь веерами? Ты овеять захотела
Самодельными ветрами пламенеющее тело!
Веет ветер, ветер веет, колокольчик лиловеет,
земляника зреет где-то...
Пролетит и это лето, в блеске злаков потухая.
Видишь: пыль летит сухая! Это — август! Август это!
Но смотри же: чем темнее там, в полях, где озимь пашут,
Тем сильнее, пламеннее в черном небе звезды пляшут.
В поле холодно и поздно, в небе ясно, в небе звездно,
И своей верховной властью Осень манит, не пугая...
Этот веер, дорогая,
Ты оставь себе на счастье!
* * *
Я тебе оставил все Былое
С розами, перстами, светлыми очами,
Чтоб смелось бесследно все гнилое,
Все иносказанья, умолчания.
Я тебе построил славный день Грядущий,
Явный день Грядущий для тебя воздвиг,
Несравнимый с дребеденью сущей
Утопически наивных книг.
Чем же ты невольно недовольна?
Говоришь, что все это недокументально
И там, где на самом деле тень, у меня свет,
И наоборот: где свет, там — тень.
Ладно!
Я все это переделаю моментально — капитально
и монументально
На предельно ясный сегодняшний день!
***
Ты не даешь себя обнять.
Ты не даешь себя отнять
От этой мнимой необъятности.
Ты не даешь себя увлечь
На галактическую Млечь,
Текущую по Вес конечности.
Ты не даешь мне рассмешить
Тебя и этим отрешить
От чопорной нерассмешимости.
Ты не даешь себя смешить.
Ты не даешь себя увлечь.
Ты не даешь себя обнять.
Но хватит у меня решимости!
ГОЛУБИ КУПАЮТСЯ
Холода не будет —
Голуби купаются.
Голуби купаются к теплу.
Голуби купаются
В лужице
И кружатся.
Курицы конаются
По всему селу.
Тучи расступаются...
Домоседки судят,
Нос прижав к стеклу:
— Холода не будет:
Голуби купаются.
Голуби купаются к теплу!
ВОТ ЧТО ДЕЛАЕТ СНЕГ, ЕЩЕ ДАЖЕ НЕ ВЫПАВ
Вот уж воистину, — надо жечь свечи
с вечера, а нечи
топить с утра,
Но вчера об этом не было даже и речи.
Ибо солнце, срываясь с небес на подобье ядра,
Будто рявкая: «Будь осторожен со мной, человече!»,
Закатилось в леса, превращая листву в буревое подобье
костра,
То есть был небывалый не в завтра, не во вчера
Этот северный вечер, похожий столь сумасшедше
