Медный всадник - Пушкин Александр Сергеевич (лучшие книги txt) 📗

Письмо, как видно, написано с большой «дипломатичностью» и — при совершенно почтительной форме — со скрытой иронией. Пушкин выдвигает на первый план материальные соображения — нужду в деньгах, недостаточность определенного ему жалованья (5 тысяч рублей в год) и желание закончить роман — будущую «Капитанскую дочку» в ее первоначальной, неизвестной нам редакции, «Введение» к которой, т. е. посвящение «Любезному внуку Петруше», датировано «5 августа 1833. Черная речка» (Акад., VIII, 927; с опечаткой в обращении: «другу» вместо «внуку»), т. е. написано неделей позже письма к Мордвинову. Под «историческими изысканиями», имеющими «цель <…> важную и полезную», Пушкин разумел только «Историю Петра I», умалчивая об «Истории Пугачева», для завершения которой его поездка была столь же нужна, как и для романа. Что же касается занятий «чисто литературных», то, помимо романа, упомянутого в письме, он начал в 1832-1833 гг. другой роман — «Дубровский» и две поэмы — «Езерский» и «Анджело», о которых в письме не упомянуто вовсе. Разумеется, не сказано ничего ни о третьей поэме — «Медный Всадник», замысел которой, вероятно, уже обдумывался в это время, ни о другой повести в прозе — будущей «Пиковой даме», история создания которой, впрочем, неясна. Обо всем этом Пушкин не считал нужным сообщать ни Бенкендорфу, ни царю. Расчет его оказался правильным: уже 7 августа ему было сообщено, письмом Мордвинова, разрешение Николая I на поездку «в Оренбург и Казань, на четыре месяца» (Акад., XV, 71). И августа он подал прошение по месту службы, в Министерство иностранных дел, о выдаче отпускного свидетельства (Акад., XV, 208-209), и последнее 12 августа было ему выдано, сроком на 4 месяца. [435] Через пять дней, 17 августа, Пушкин вместе с С. А. Соболевским выехал в Москву, откуда должен был отправиться далее, в Поволжье и Оренбургский край. О буре на Неве, грозившей наводнением и едва не заставившей его воротиться, было сказано выше.

Выезжая из Петербурга в долгое и далекое путешествие, Пушкин взял с собой запас книг для чтения в дороге, несколько рабочих тетрадей с черновыми текстами начатых произведений и чистыми листами для новых черновиков, готовый вчерне текст «Истории Пугачева» и материалы к ней в отдельных сшитых тетрадках, наконец — большой запас чистой бумаги для переписывания черновиков.

Полный перечень всех этих материалов затруднителен, в особенности книг для дорожного чтения. Что книг было много, видно из письма поэта к жене, Наталье Николаевне, от 27 августа 1833 г. из Москвы, на десятый день путешествия, где он сообщает: «Книги, взятые мною в дорогу, перебились и перетерлись в сундуке» (Акад., XV, 76). Какие именно книги (очевидно, плохо уложенные) пострадали во время путешествия — неизвестно. Из книг, взятых Пушкиным с собой из Петербурга или отобранных им для себя из библиотеки в поместье Н. И. Гончаровой Яропольце, куда он заезжал по дороге на два дня, 23 и 24 августа, можно с уверенностью назвать книгу В. Н. Берха «Подробное историческое известие о всех наводнениях, бывших в Санктпетербурге», стихотворения Адама Мицкевича — польское издание в четырех томах, привезенное ему из Парижа Соболевским, или по крайней мере IV том его, и, вероятно, один (третий) том из восьмитомного французского издания сочинений Брантома, о чтении которого «на днях» Пушкин сообщал жене в письме от 6 ноября 1833 г. (Акад., XV, 93). [436]

Что касается «рабочих тетрадей», взятых Пушкиным с собою для работы в Болдине, то можно дать следующий — вероятно, не совсем полный — их перечень.

1. Рабочая тетрадь ПД 838 (бывш. ЛБ 2371). Здесь, помимо произведений 1827-1828 гг. (VII глава «Евгения Онегина», основной черновик «Полтавы» и др.)» находится среди текстов, писанных с другого конца тетради, черновик стихотворения «Осень», относящийся, как мы устанавливаем, к болдинской осени 1833 г., что заставляет включить эту тетрадь в число тех, которые Пушкин имел при себе в путешествии. [437]

2. Рабочая тетрадь ПД 842 (бывш. ЛБ 2373), содержащая основной черновик неоконченной поэмы, озаглавленной редактором академического издания «Тазит» (Акад., V, 341-366); черновые строфы родословия Езерских, начинающие неоконченную поэму «Езерский», отразившуюся, как мы увидим ниже, в черновых рукописях «Медного Всадника» (V, 394-404); наброски к будущей повести «Пиковая дама» (VIII, 834-836); черновик перевода баллады А.Мицкевича «Воевода» (111, 904-911); черновые вставки и поправки к тексту «Истории Пугачева» (IX, 436-437); копии на польском языке рукою Пушкина трех стихотворений А. Мицкевича из приложения к III части поэмы «Дзяды» («Предки»). [438] Как видим, все эти записи относятся к 1829 (?) — 1833 гг. включая в этот период и болдинскую осень 1833 г.

Один рисунок в этой тетради обращает на себя особое внимание.

На л. 4, среди черновой рукописи «Тазита» и несомненно ранее, чем был написан текст, нарисован пером Фальконетов памятник Петру Первому — скала, а на ней конь, попирающий змею. Но всадник — сам Петр — отсутствует, а к коню, сначала не имевшему ни седла, ни уздечки, пририсованы позднее то и другое, причем уздечка с мундштучными поводьями, подперсник и седло без стремян сделаны очень тщательно (как, впрочем, и весь рисунок), что придает всей композиции иронический, почти карикатурный характер. Рисунок, впервые отмеченный В. Е. Якушкиным в его описании «Рукописей Пушкина, хранящихся в Румянцовском музее в Москве», был им определен как относящийся к «Медному Всаднику». «Содержание рисунка, — писал Якушкин, — понятно (дальше мы увидим в этой же тетради черновики «Медного Всадника» [439]) — Пушкин не решился нарисовать всадника, которого он так совершенно изображал в стихах». [440] Абрам Эфрос пошел далее робкого толкования Якушкина, считая, «что рисунок связан с первым замыслом „Медного Всадника“: с постамента исчезает Петр, но не вместе с конем, как в окончательной редакции, а один, то есть Евгения преследует бронзовая фигура Петра, как мраморная фигура Командора убивает Дон-Жуана в „Каменном госте“. [441] Автор при этом датирует рисунок «соответственно тексту <«Гасуба»>, приблизительно 1829 годом». [442]

Точных данных для отнесения первоначального замысла «Медного Всадника» к 1829 г. мы не имеем. Однако не следует забывать, что еще раньше этого времени, летом и осенью 1828 г., происходили встречи Пушкина с А. Мицкевичем, одна из которых — на площади у памятника Петра — послужила основой для позднейшего стихотворения Мицкевича «Памятник Петра Великого» («Pomnik Piotra Wielkiego»), вошедшего в приложение («Ustep») к III части поэмы «Дзяды» (1832). Беседы их во время этих встреч (при участии П. А. Вяземского) несомненно отразились в замысле и в историко-философском содержании «Медного Всадника». Возможно, что и рисунок Пушкина в какой-то мере отражает эти беседы у памятника.

3. Рабочая тетрадь ПД 845 (бывш. ЛБ 2374). В ней (а также на вырванных из нее листах) находятся черновые наброски разных строф «Езерского» н стихотворения, посвященного Мицкевичу, «Он между нами жил», а также первая часть основного черновика «Медного Всадника» на 17 страницах, начинающаяся датой «6 окт.<ября 1833 г.>» (Акад., V, 436-461; см. в настоящем издании, с. 27-44).

4. Рабочая тетрадь ПД 839 (бывш. ЛБ 2372). В ней с одного конца находится беловой автограф «Полтавы» (1828), с другого — продолжающая первую вторая часть основного черновика «Медного Всадника», на 18 страницах, где после 250-го стиха окончательного текста («Насмешка неба над землей») поставлена дата «30 окт.<ября 1833 г.>» — дата переписывания в БА этого места черновика (Акад., V, 461-487; см. в настоящем издании, с. 45-62). Непосредственно за черновиком следует часть чернового текста «Сказки о мертвой царевне», написанной также в Болдине (Акад., III, 1089-1104).