Стихотворения и поэмы - Маркиш Перец Давидович (библиотека электронных книг .txt) 📗
Вручила гвардейцам прославленный меч,
И дети твои, уходившие в бой,
Прощались, но не разлучились с тобой...
В обнимку с землей полегли они все
На сумрачном Волоколамском шоссе.
1924
Перевод Д. Бродского
ОДЕССА
ОДЕССА
Сентябрь заплетает твой локон
И бедра поит колдовством...
Добудешь ты славу в жестоком,
Крутом поединке твоем.
Ты словно бесценная ваза
В больших, осторожных руках...
Орудия строки приказов
Печатают на облаках.
Натянут твой лук, и, как правда,
Разят твои стрелы в бою.
Скользит к тебе парусник арфой, —
Сыграй на ней доблесть свою!
Притихли и море, и суша.
Гимн славе еще не пропет...
Твой берег щетинист от пушек,
А с пушками рядом — поэт.
Стоят они молча, сурово,
Открыты ветрам штормовым,
И факел звенящего слова
Становится вихрем живым.
Морскою державой, Россия,
Ты будешь во веки веков!
На буйную скифскую силу
Никто не наложит оков.
Одесса! По праву, по чести,
Наш город, горды мы тобой.
«Потемкин» с линкорами вместе
Вступает с фашистами в бой.
И в черных бушлатах матросы
Фашистов сметают с пути.
Одесса! Развей свои косы,
Тельняшку рвани на груди!
Врагу протруби: «Не надейся
На эту полоску земли!
С высот моих белогвардейцы
В морскую пучину ушли.
Подвинутся парни лихие
И место вам освободят.
Посланцы мятежной стихии
В подводный проводят вас ад».
Скажи им, Одесса, поведай,
Как в душной, горячей пыли
В сраженье за правой победой
Твои горожане ушли.
Ушли они с песней и хлебом,
И, город родимый любя,
Под Синим сверкающим небом
Погибнут они за тебя.
А те, кто в святом исступленье
В кровавом бою не падут, —
К твоим белоснежным коленям —
К ступеням твоим припадут.
К ногам твоим ластится вечер,
И неба краснеют края...
Ты видишь, как гордо на сечу
Уходит пехота твоя!
Со скалами шепчется море.
Искрится закатная гладь.
Ты выстоишь, город! В позоре
Погибнет фашистская рать.
Твой локон, обласканный солнцем,
Прекрасней бесплотной мечты.
Чужая рука не коснется
Священной твоей наготы!
1943
Перевод Д. Маркиша
БАЛЛАДА О ПЛЕННИЦЕ
БАЛЛАДА О ПЛЕННИЦЕ
В неволю, в кабалу ее ариец продал
И с ней еще троих из одного села.
В батрачках бедная промаялась полгода,
Без имени, под номером жила.
А покупатель проверял — крепка ли
И много ли в ней лошадиных сил?
Он двадцать марок дал. Окупится едва ли!
Недешево на этот раз купил!
Чуть свет она в поля работать отправлялась
И затемно назад едва брела.
И восемнадцати ей не сравнялось,
Когда ее угнали из села.
Вернется ли домой, иль суждено иначе —
На дальней каторге найти могилу ей?
Исходит вся Черниговщина плачем:
Увидит ли своих детей?
Тоскливый путь. Гудят израненные ноги.
Нет восемнадцати счастливых лет.
Пред нею путь страданья одинокий,
Нет прошлого, и будущего нет.
Ее усталый взгляд не освежают слезы.
Она идет, с лица не отирая пот.
До крови удила туберкулеза
Врезаются в девичий рот.
И вдруг летит с площадки волейбольной
Веселый мяч, описывая круг,
Как весть былого, как привет невольный
С любимой родины, из чьих-то сильных рук.
И пленница зажглась воспоминаньем юным,
Сжигающим тоску, и боль, и горький стыд.
Все мускулы ее напряжены, как струны, —
Лишь тронуть, и она, как песня, зазвучит.
Она летящий мяч перехватила взглядом,
Ее на миг умчало забытье, —
Она бежит к мячу, он скачет рядом
И ластится, касаясь рук ее,
Уже почти в руках, она его схватила,
Порозовев, дыханье затаив...
Отброшен заступ. Горе отступило.
Чужбину, голод, боль затмил порыв.
Не сердце ль вырывается с дыханьем?
Она глядит кругом, на миг ослеплена.
Жизнь засияла вдруг, как на рассвете раннем,
Вернулась юность, расцвела весна.
И чудится — под ветерком весенним
С друзьями пленница встречается опять,
Она оглушена оркестром, шумом, пеньем,
Ее удар! Ей начинать!
Ей стадион мерещится зеленый,
Весенний день. Лучистый. Голубой.
Она кидает мяч, она следит влюбленно
За ним, за ним — за радужной судьбой.
И всё! Теперь ее не ужаснуть ни бранью,
Ни истязаньями. Тиха, строга, бледна,
Закинув голову, она стоит одна.
К ней палачи бегут — она недвижна, прямо
Глядит в упор, ей муки не страшны.
Удары падают, как будто камни в яму,
Где люди заживо погребены.
На стиснутых губах лишь капли крови,
А бьют безжалостно, во весь размах...
В хлеву прильнула к дремлющей корове,
И застывали слезы на глазах.
И снова день — чужой, скупой, суровый,
Немецкий день — неодолимый год.
И вот пред нею покупатель новый,
Рабыню господин соседу продает.
По дружбе уступает, по соседству.
Теперь и двадцать марок взять нельзя.
А пленница еще не распрощалась с детством.
Застенчиво потуплены глаза.
Кнутом испробовал сосед свою покупку:
«Ну, нет, уж за мячом не побежит она», —
Смеется он, покуривая трубку.
В неволю третий раз рабыня продана.
Где дни, когда она жила с душой открытой?
Где мать? Где молодость? Под свист бича
Ее бандит уводит от бандита,
Палач от палача.
Взвился над нею кнут, взметнулся окрик грубый,
Без сил упавшую надсмотрщик исхлестал.
И молча рукавом она отерла губы —
Рукав от крови красным стал.
Закат на землю льет лучи косые,
Последнее письмо нашептывает ночь,
И адрес у письма был короток — Россия...
Хоть ветер да прочтет, а ей молчать — невмочь,
Хоть камень да прочтет, — молчать не стало
силы…
Веревки не нашлось в сиротском узелке.
Свой головной платок она жгутом скрутила,
Повесилась на балке, в уголке.
С немецкой каторги ждет не дождется вести
И горестные сны разгадывает мать,
И мечется и не находит места, —
О дочке хоть бы слово услыхать!
Не в радость ей весна в сиянии нездешнем,
Стучится смерть в окно с далекой стороны.
