Булат Окуджава - поэтический сборник - Окуджава Булат Шалвович (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .txt) 📗
1964
КАК НАУЧИТЬСЯ РИСОВАТЬ
Если ты хочешь стать живописцем,
ты рисовать не спеши. Разные кисти из шерсти барсучьей
перед собой разложи, белую краску возьми, потому что
это - начало, потом желтую краску возьми, потому что
все созревает, потом серую краску возьми, чтобы осень
в небо плеснула свинец, черную краску возьми, потому что
есть у начала конец, краски лиловой возьми пощедрее,
смейся и плачь, а потом синюю краску возьми, чтобы вечер
птицей слетел на ладонь, красную краску возьми, чтобы пламя
затрепетало, потом краски зеленой возьми, чтобы веток
в красный подбросить огонь.
Перемешай эти краски, как страсти,
в сердце своем, а потом перемешай эти краски и сердце
с небом, с землей, а потом... Главное - это сгорать и, сгорая,
не сокрушаться о том. Может быть, кто и осудит сначала,
но не забудет потом!
1964
x x x
На арбатском дворе - и веселье и смех. Вот уже мостовые становятся мокрыми. Плачьте, дети! Умирает мартовский снег. Мы устроим ему
веселые похороны.
По кладовкам по темным поржавеют коньки, позабытые лыжи
по углам покоробятся... Плачьте, дети! Из-за белой реки скоро-скоро кузнечики к нам заторопятся.
Будет много кузнечиков. Хватит на всех. Вы не будете, дети,
гулять в одиночестве... Плачьте, дети! Умирает мартовский снег. Мы ему воздадим генеральские почести.
Заиграют грачи над его головой, грохнет лед на реке в лиловые трещины... Но останется снежная баба вдовой... Будьте, дети, добры и внимательны
к женщине.
1964
ПЕСЕНКА
О ХУДОЖНИКЕ ПИРОСМАНИ
Николаю Грицюку
Что происходит с нами, когда мы смотрим сны? Художник Пиросмани выходит из стены,
из рамок примитивных, из всякой суеты и продает картины за порцию еды.
Худы его колени и насторожен взгляд, но сытые олени с картин его глядят,
красотка Маргарита в траве густой лежит, а грудь ее открыта там родинка дрожит.
И вся земля ликует, пирует и поет, и он ее рисует и Маргариту ждет.
Он жизнь любил не скупо, как видно по всему... Но не хватило супа на всей земле ему.
1964
ГРИБОЕДОВ В ЦИНАНДАЛИ
Цинандальского парка осенняя дрожь. Непредвиденный дождь. Затяжной. В этот парк я с недавнего времени вхож мы почти породнились с княжной.
Петухи в Цинандали кричат до зари: то ли празднуют, то ли грустят... Острословов очкастых не любят цари, бог простит, а они не простят.
Петухи в Цинандали пророчат восход, и под этот заманчивый крик Грибоедов, как после венчанья, идет по Аллее Любви напрямик,
словно вовсе и не было дикой толпы и ему еще можно пожить, словно и не его под скрипенье арбы на Мтацминду везли хоронить;
словно женщина эта - еще не вдова, и как будто бы ей ни к чему на гранитном надгробьи проплакать слова смерти, горю, любви и уму;
словно верит она в петушиный маневр, как поэт торопливый - в строку... Нет, княжна, я воспитан на лучший манер, и солгать вам, княжна, не могу,
и прощенья прошу за неловкость свою... Но когда б вы представить могли, как прекрасно упасть, и погибнуть в бою, и воскреснуть, поднявшись с земли!
И, срывая очки, как винтовку с плеча, и уже позабыв о себе, прокричать про любовь навсегда, сгоряча прямо в рожу орущей толпе!..
...Каждый куст в парке княжеском
мнит о себе. Но над Персией - гуще гроза. И спешит Грибоедов навстречу судьбе, близоруко прищурив глаза.
1965
z
ВСТРЕЧА
Кайсыну Кулиеву
Насмешливый, тщедушный и неловкий, единственный на этот шар земной, на Усачевке, возле остановки, вдруг Лермонтов возник передо мной, и в полночи рассеянной и зыбкой (как будто я о том его спросил) - Мартынов - что... он мне сказал с улыбкой. Он невиновен. Я его простил. Что - царь? Бог с ним. Он дожил до могилы. Что - раб?.. Бог с ним. Не воин он один. Царь и холоп - две крайности, мой милый. Нет ничего опасней середин. Над мрамором, венками перевитым, убийцы стали ангелами вновь.
Удобней им считать меня убитым: венки всегда дешевле, чем любовь. Как дети, мы все забываем быстро, обидчикам не помним мы обид, и ты не верь, не верь в мое убийство: другой поручик был тогда убит. Что - пистолет?.. Страшна рука дрожащая, тот пистолет растерянно держащая, особенно тогда она страшна, когда сто раз пред тем была нежна... Но, слава богу, жизнь не оскудела, мой Демон продолжает тосковать, и есть еще на свете много дела, и нам с тобой нельзя не рисковать.
Но, слава богу, снова паутинки, и бабье лето тянется на юг, и маленькие грустные грузинки полжизни за улыбки отдают, и суждены нам новые порывы, они скликают нас наперебой...
Мой дорогой, пока с тобой мы живы, все будет хорошо у нас с тобой...
1965
ЦИРК
Юрию Никулину
Цирк - не парк, куда вы входите
грустить и отдыхать. В цирке надо не высиживать,
а падать и взлетать, и под куполом,
под куполом,
под куполом скользя, ни о чем таком сомнительном
раздумывать нельзя. Все костюмы наши праздничные
смех и суета. Все улыбки наши пряничные
не стоят ни черта перед красными султанами
на конских головах, перед лицами,
таящими надежду, а не страх. О Надежда,
ты крылатое такое существо! Как прекрасно
твое древнее святое вещество: даже, если вдруг потеряна
(как будто не была), как прекрасно ты распахиваешь
два своих крыла
над манежем
и над ярмаркою праздничных одежд, над тревогой завсегдатаев,
над ужасом невежд, похороненная заживо,
являешься опять тем,
кто жаждет не высиживать,
а падать и взлетать.
1965
x x x
Надежда, белою рукою сыграй мне что-нибудь такое, чтоб краска схлынула с лица, как будто кони от крыльца.
Сыграй мне что-нибудь такое, чтоб ни печали, ни покоя, ни нот, ни клавиш и ни рук... О том, что я несчастен,
врут.
Еще нам плакать и смеяться, но не смиряться,
не смиряться. Еще не пройден тот подъем. Еще друг друга мы найдем...
Все эти улицы
как сестры. Твоя игра - их голос пестрый, их каблучков полночный стук... Я жаден до всего вокруг.
Ты так играешь, так играешь, как будто медленно сгораешь. Но что-то есть в твоем огне, еще неведомое мне.
1965
ПРОЩАНИЕ С НОВОГОДНЕЙ ЕЛКОЙ
Синяя крона, малиновый ствол, звяканье шишек зеленых. Где-то по комнатам ветер прошел: там поздравляли влюбленных. Где-то он старые струны задел тянется их перекличка... Вот и январь накатил-налетел, бешеный как электричка.
