«День золотистой пылью…»
День золотистой пылью
Глаза туманит мне.
Мир зыблется во сне,
Явь заслоняя пылью,
И к сладкому бессилью
Клонясь, и к тишине.
День золотистой пылью
Глаза отводит мне.
«Не надо долгого веселья…»
Не надо долгого веселья,
Лишь забавляющего лень.
Пусть размышлений строгих тень
Перемежает нам веселья.
Тревожный праздник новоселья
Пусть нам дарует каждый день.
Отвергнем долгие веселья,
Лишь забавляющие лень.
«С вами я, и это – праздник, потому что я – поэт…»
С вами я, и это – праздник, потому что я – поэт.
Жизнь поэта – людям праздник, несказанно-сладкий дар.
Смерть поэта – людям горе, разрушительный пожар.
Что же нет цветов привета, если к вам идёт поэт?
Разве в песнях вам не виден разлитой пред вами свет?
Или ваша дань поэту – только скучный гонорар?
Перед вами открывает душу верную поэт.
В песнях, в былях и в легендах – несказанно-сладкий дар.
«Вот так придёшь и станешь на камнях над рекою…»
Вот так придёшь и станешь на камнях над рекою,
Глядишь как удит рыбу эстонское дитя,
Как воды льются, льются, журча и шелестя.
Пласты лиловой глины нависли над рекою,
А сердце, – сердце снова упоено тоскою,
И бьётся в берег жизни, тоской своей шутя.
Стоишь, стоишь безмолвно над быстрою рекою,
Где тихо струи плещет эстонское дитя.
«Откачнись, тоска моя, чудовище…»
Откачнись, тоска моя, чудовище,
Не вались опять ко мне на грудь,
Хоть недолго вдалеке побудь.
Что ты хочешь, тяжкое чудовище?
Отдал я тебе моё сокровище,
Коротаю дни я как-нибудь.
Откачнись, косматое чудовище,
Не вались опять ко мне на грудь.
«Дошутился, доигрался, докатился до сугроба…»
Дошутился, доигрался, докатился до сугроба,
Так в сугробе успокойся и уж больше не шути.
Из сугроба в мир широкий все заказаны пути.
Доигрался, дошутился, докатился до сугроба,
Так ни слава, и ни зависть, и ни ревность, и ни злоба
Не помогут из сугроба в мир широкий уползти.
Дошутился, доигрался, докатился до сугроба,
Так в сугробе ляг спокойно и уж больше не шути.
«У меня сто тысяч теней…»
У меня сто тысяч теней.
С ними дни я коротал
И менять их не устал.
Вереницу лёгких теней
Я гирляндами цветений
Всё по-новому сплетал.
У меня сто тысяч теней,
С ними дни я коротал.
«Пройдут все эти дни, вся жизнь совьётся наша…»
Пройдут все эти дни, вся жизнь совьётся наша,
Как мимолётный сон, как цепь мгновенных снов.
Останется едва немного вещих слов,
И только ими жизнь оправдана вся наша,
Отравами земли наполненная чаша,
Кой-как слеплённая из радужных кусков.
Истлеют наши дни, вся жизнь совьётся наша,
Как ладан из кадил, как дым недолгих снов.
Земные просторы
«Прекрасный Днепр, хохлацкая река…»
Прекрасный Днепр, хохлацкая река,
В себе ты взвесил много ила.
В тебе былая дремлет сила,
Широкий Днепр, хохлацкая река.
Быль прежних дней от яви далека,
Былая песнь звучит уныло.
Прекрасный Днепр, хохлацкая река,
Несёшь ты слишком много ила.
«Зелёная вода гнилого моря…»
Зелёная вода гнилого моря,
Как отразится в ней высокая звезда?
Такая тусклая и дряхлая вода,
Зелёная вода гнилого моря,
С мечтою красоты всегда упрямо споря,
Она не вспыхнет блеском жизни никогда.
Зелёная вода гнилого моря,
Как отразится в ней высокая звезда?
«В полдень мертвенно-зелёный…»
В полдень мертвенно-зелёный
Цвет воды без глубины,
Как же ты в лучах луны
Светишь, мертвенно-зелёный?
Кто придёт к тебе, влюблённый,
В час лукавой тишины,
О безумный, о зелёный
Цвет воды без глубины?
«Лиловый очерк снежных гор…»
Лиловый очерк снежных гор
В тумане тонет на закате.
Душа тоскует об утрате.
Лиловый очерк снежных гор
Замкнул пленительный простор
Стеной в мечтательной палате.
Лиловый очерк снежных гор
В тумане тонет на закате.
«Ещё арба влечётся здесь волами…»
Ещё арба влечётся здесь волами,
Ещё в пыли и в лужах долгий путь,
Ещё окрест томительная жуть,
А в небе над арбами и волами,
И над папахами, и над ослами
Спешит Икар надкрылья развернуть,
И пусть арба, влекомая волами,
Проходит медленный и трудный путь.