Кристиан Розенкрейц — легендарный основатель учения розенкрейцеров. Завещал вскрыть свою могилу много лет спустя после своей смерти. Основу учения розенкрейцеров составляло некое тайное знание; в частности, им приписывали способность всеведения, изобретение особого, выражающего суть вещей языка. Один из символов доктрины — черные розы на фоне андреевского креста.
МАКСИМ КАЛИНИН {72}
ЮДЖИН ЛИ-ГАМИЛЬТОН {73} (1845–1907)
Белла Донна — Данте (1256)
Мне грезилась, что на спине орла
Парила я в полете небывалом
И вознеслась над гибельным провалом,
Где мертвые кишели без числа,
Как волны моря, что накрыла мгла
В предвестье бури смутным покрывалом,
Дыханье Бога налетало шквалом
И волны боли по нему гнала.
Взлетали в небо стоны несказанны,
Но взвился мой орел над морем бед
Туда, где небеса обетованны,
Господня града зрится силуэт
И не смолкают громкие осанны.
И в этот миг ты родился на свет.
Леонардо да Винчи о своих змеях (1480)
Люблю смотреть как ползают они.
Верней, струятся, словно кровь из раны.
Окраска их сулит глазам обманы,
Различная на солнце и в тени.
Живые арабески, в оны дни
Какие разбудили вас арканы?
Так водяные зыблются барханы
В пустынном море, гиблом искони.
Я голову Горгоны вижу ясно,
Как только просвистело лезвие
Меча, лицо — бледно, оно — ужасно,
А у висков — змеиное витье,
Гадюки изгибаются, напрасно
Пытаясь оторваться от нее.
Лука Синьорелли своему сыну
В ушах моих стоял зловещий гул —
Внесли тебя, зарезанного в драке.
Сглотнув проклятья уличной клоаке,
Я в сторону кровати пальцем ткнул.
С тебя рубаху медленно стянул,
Угадывая смерть в кровавом знаке,
И рисовать принялся в полумраке
Твое лицо — без тени возле скул.
Я до утра трудился, поелику
Святому или ангельскому лику
Придам твои прекрасные черты.
И на стене могучего собора,
Под гимны несмолкающего хора,
На многие века застынешь ты.
Капитан Кидц своему золоту (1701)
Не отпускает золото меня.
Был сон — всё, что награбил я когда-то
Собрали до последнего дуката
И привязали с помощью ремня
На шею мне и — в воду, смерть чиня.
Тону и вдруг: «Хватай его, ребята!»
Вся шайка до последнего пирата
Лежит на дне. Закрылась западня!
Что ж, вечный страх сильней, чем вечный голод.
Пускай другие мой отыщут клад
И сами понесут под сердцем холод.
А я взлечу в пространство, где кричат
Ночные птицы, бродит месяц, молод,
И стану слушать шарканье лопат.
РОБЕРТ ГРЕЙВЗ {74} (1895–1985)
Падение Навуходоносора
Шествуя мреющим садом под солнцем скупым,
Хмурился царь вавилонский словам Даниила.
Струйки тумана с земли поднимались, как дым,
Разум царя белой сетью украдкой накрыло.
Из-за того, что в груди бьется сердце-орел,
Из-за того, что до манны небесной он лаком,
Из-за того, что в желаньях он звезды обрел,
Царь был повержен на землю, где ползал и плакал.
Золотом брызнуло солнце сквозь вязкий туман,
Плесень стряхнула с листвы, сладкой гнилью дышавшей,
Белую сеть совлекла, но, безумием пьян,
Царь не поднялся с земли, сына к лону прижавшей.
Мощный владыка, ни перед какою бедой
Древко спины не сгибавший, как зверь бегал ныне
На четвереньках, по грязи возил бородой.
К небу взлетела зловещая птица гордыни.
Был отлучен от людей. Не во сне — наяву
К скотским стадам прибивался с большими рогами.
Воду лакал из ручья. Рвал зубами траву.
В гневе — рычал. Дикий взгляд не поил небесами.
ДИЛАН ТОМАС {75} (1914–1953)
Найдет лазейку свет…
Найдет лазейку свет
Во мгле, а на безводье воды сердца
Верны луне;
И светлячок в глазнице привиденья,
Осколок дня,
Ползет по кости сквозь намек на плоть.
Свеча меж бедер жжет,
Юнит и сеет семя вековое;
Как яблоко,
В соседстве тусклых звезд плод человека,
Над пустошью
Лоснится спело глянцевитым боком.
Рассвет клубится на
Задворках глаз, от полюса макушки
До пальцев ног
Струится кровь; на яркий блеск слезы
Из-под земли
Бьет ключ, как на кивок прута из ивы.
Ворочается ночь
В своей берлоге сгустком смоляным,
День сушит кость;
Живьем сдирает рубище с зимы
В пустыне вихрь,
И вешних дней плева свисает с век.
Отыщет ходы свет
В места, где мысли пахнут под дождем,
Где умер смысл
И таинства земли сквозят в глазах;
Выстреливает кровь
В лик солнца над останками рассвета.