Ундина - Де Ла Мотт Фуке Фридрих (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
Дуная высунулась чья-то большая рука, схватила ожерелье и погрузилась с ним в воду. Бертальда громко вскрикнула, в ответ из глуби реки раздались раскаты зловещего хохота. Тут уж рыцарь не мог сдержать гнева. Вскочив с места, он разразился яростной бранью, проклинал всех, кто навязывается ему в родичи и вмешивается в его жизнь и вызывал их на поединок, кто бы они ни были, водяные или сирены. Бертальда меж тем оплакивала потерянное ожерелье, столь дорогое для нее, и своими сетованиями только подливала масла в огонь, распаляя гнев рыцаря. Ундина же, перегнувшись через борт и окунув руку в воду, бормотала что-то вполголоса и лишь изредка прерывала свой таинственный шепот, чтобы умоляюще сказать супругу:
- Милый, только не брани меня здесь, брани, кого хочешь, только не меня здесь! Ты же знаешь
Действительно, его заплетающийся от гнева язык пока еще не произнес против нее ни одного слова. И вот она вытащила влажной рукой из воды чудесное коралловое ожерелье, которое так искрилось, что почти ослепило глаза присутствующих.
- Возьми, - сказала она, ласково протягивая его Бертальде, - это я велела принести тебе взамен потерянного, и не печалься долее, бедняжка.
Но рыцарь бросился между ними, вырвал ожерелье из рук Ундины и, швырнув его обратно в реку, яростно вскричал:
- Значит ты все еще водишься с ними? Отправляйся же к ним со всеми своими подарками, а нас, людей, оставь в покое, колдунья!
Бедная Ундина устремила на него неподвижный взгляд, из глаз ее заструились слезы, рука, ласково подносившая Бертальде подарок, все еще оставалась протянутой. Потом она горько расплакалась, как плачет понапрасну и больно обиженное дитя. Наконец, она произнесла слабым голосом:
- Ах, милый друг, прощай! Они тебе ничего не сделают. Только храни мне верность, чтобы я могла защитить тебя от них. Но я должна уйти, уйти навек до конца этой юной жизни. О горе, горе, что ты наделал! О горе, горе!
И она исчезла за бортом. Бросилась ли она в воду, растеклась ли в ней, никто не знал - быть может, и то, и другое, а может быть, ни то, ни другое. Только вскоре ее след растворился в Дунае, и лишь легкие всплески волн всхлипывали вокруг барки, и сквозь их лепет можно было явственно различить: "О горе, горе! Храни верность! О горе!"
А Хульдбранд, обливаясь слезами, лежал на палубе, и вскоре глубокий обморок окутал несчастного своей спасительной тенью.
Глава шестнадцатая
О ДАЛЬНЕЙШЕЙ ЖИЗНИ ХУЛЬДБРАНДА
К сожалению, или быть может, лучше сказать, к счастью, наша печаль не столь уж долговечна. Я говорю о той глубокой печали, которая питается из сокровенного родника жизни и так тесно сливается с утраченным любимым существом, что оно словно бы уже и не утрачено вовсе, и мы всю жизнь благоговейно священнодействуем перед его образом, пока не падет для нас та последняя преграда, что давно уже пала для него. И хотя добрые люди действительно продолжают это священнодействие, ими владеет уже не та первая, истинная печаль. Другие, чужеродные картины оттеснили и вплелись в нее; мы познаем, сколь быстротечно все земное, хотя бы уже по нашей собственной боли, и я вынужден повторить: печаль наша, увы, недолговечна!
Это испытал и господин фон Рингштеттен - на благо ли себе или нет - об этом мы узнаем, продолжив нашу историю. Первое время он только и делал, что плакал так же горько, как плакала бедная доверчивая Ундина, когда он вырвал у нее из рук сверкающее ожерелье, которым она надеялась так мирно и полюбовно все загладить. И он протягивал руку, как она тогда, и снова начинал плакать, как она. В душе он тайно надеялся в конце концов насмерть истечь слезами; да и у многих из нас в минуту неизбывного страдания разве не мелькала подобная мысль, теша нас мучительной радостью? Бертальда плакала вместе с ним, и так они долгое время жили вдвоем в замке, чтя память Ундины и почти забыв о своей былой взаимной склонности. Но и в это время добрая Ундина являлась Хульдбранду во сне; она ласково и нежно гладила его и затем с тихим плачем удалялась, так что, проснувшись, он толком не знал, отчего были влажны его щеки - от ее ли слез или от его собственных.
Но сновидения эти с течением времени становились все реже, скорбь рыцаря все слабее, и все же он, быть может, никогда в жизни ничего другого и не пожелал бы, как вот так постоянно вспоминать Ундину и говорить о ней, не появись неожиданно в замке старый рыбак, всерьез потребовавший возвращения своей дочери Бертальды. Ему стало известно об исчезновении Ундины, и он не мог потерпеть, чтобы Бертальда и далее оставалась в замке у неженатого мужчины.
- Ибо, - молвил он, - мне все равно, любит ли меня моя дочь или нет, но тут речь идет о чести, а там, где говорит честь, все остальное умолкает.
Намерение старого рыбака и зловещее одиночество среди опустевших покоев и коридоров замка, грозившее рыцарю в случае отъезда Бертальды, пробудило то, что успело заснуть и забыться в скорби по Ундине: влечение Хульдбранда к прекрасной Бертальде. У рыбака немало было возражений против предполагаемой свадьбы. Старик очень любил Ундину и полагал, что никому ведь толком неизвестно, действительно ли она умерла. Но покоится ли ее недвижное, холодное тело на дне Дуная, плывет ли, гонимое волнами в океан, все равно Бертальда повинна в ее смерти, и не тоже ей занять место бедной изгнанницы. Однако и рыцаря рыбак тоже искренне любил; просьбы дочери, которая стала теперь намного мягче и послушнее, ее слезы об Ундине - все это соединилось вместе, и в конце концов, он, должно быть, дал свое согласие, ибо безропотно остался в замке; тотчас же был отправлен гонец за пастером Хайльманом, который в былые счастливые дни благословил Ундину и Хульдбранда, а теперь должен был освятить второй брак рыцаря.
Едва набожный старик прочел письмо господина фон Рингштеттена, как сразу же собрался в путь, торопясь добраться до замка еще скорее, чем добирался оттуда гонец. Когда у священника от быстрой ходьбы перехватывало дыхание или дряхлое тело его начинало ныть от усталости, он говорил себе: "Быть может, я еще поспею вовремя, чтобы не дать свершиться беззаконию. Терпи, изнемогающая плоть, не падай, пока не достигнешь цели!" И он с новыми силами все шел и шел, не давая себе отдыха, пока однажды вечером не вступил в затененный листвой двор замка Рингштеттен.
