Нежность - Евтушенко Евгений Александрович (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.
Уходят люди... Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать...
* * *
В Ьакуриани снова я. Так надо,
как это было надо год назад.
Деревья смотрят добро и мохнато,
и крошечные лыжники скользят.
Бездумная младенческая нега
в стране вершин и белых-белых тайн.
Наверно, снег идет отсюда с неба
и облаками делается там.
Я не один теперь. Мы здесь вдвоем —
два беглеца от суеты долины,
и, как снежинки, мы неразделимы
на склоне этом горном снеговом.
Нас радует простая здравость лыж,
биточков со сметаной и боржома.
Здесь нет друзей, но нет враждебных лиц.
Не надо с кем-то спорить и бороться.
Но этого-то мне недостает.
Не все же суета внизу, в долине.
Конечно, воздух там совсем не тот.
но там борьба селикая идет,
и от нее себя мы отдалили.
Выдумываем яблочный режим,
но знаем все же неопровержимо,
что от режима этого сбежим,
а в этом прелесть всякого режима.
И путь, наверно, у меня один —
я знаю, будет сложным он и длинным —
всю жизнь бежать к вершинам от долин
и возвращаться от вершин к долинам.
О ПРОСТОТЕ
Иная простота хуже воровства.
Уютно быть не сценой — залом,
зевать, программу теребя,
и называть спокойно: «Заумь»
ту пьесу, что умней тебя.
Как хорошо и как уютно,
сбежав от сложностей в кусты,
держаться радостно за юбку
румяной няни — простоты.
Внемлите, а не обессудьте.
Я простоту люблю, но ту,
что раскрывает сложность сути,
а не скрывает пустоту.
Не верьте лживой, пыл умеря.
За нею нужен глаз да глаз.
Она баюкает умело
и обворовывает нас.
Все сложное уже не манит.
Душа великого не ждет,
и нас вина непониманий
уже не мучает, не жжет...
9
* * *
Мне нравится,
когда мне кто-то нравится,
и с тем, что это нравится,
не справиться.
Когда лицо я вижу чье-то доброе —
у плотника,
солдата
или доктора,
мне хочется сказать им ненарошное:
«Спасибо вам за то,
что вы хорошие!»
Мне нравится —
и тут уж не исправиться! —
когда мне сильно кто-нибудь не нравится.
Когда я вижу чьи-то лица подлые,
все затаенной злобы к людям полные,
то хочется сказать мне им негромкое:
«Спасибо вам за то,
что вы недобрые!»
Вы,
люди-совы с душами полночными,
вы
лучшие хорошего помощники,
и тем, что вы хорошим помыкаете,
вы помогаете ему,
да! —
помогаете!
Его устойчивость —
она для вас загадка.
А это —
вами данная закалка.
И вы никак с хорошим не расправитесь
и этим —
еще более мне нравитесь!
МЕД
Я расскажу вам быль про мед.
Пусть кой-кого она проймет,
пусть кто-то вроде не поймет,
что разговор о нем идет.
Итак,
я расскажу про мед.
В том страшном,
в сорок первом,
в Чистополе,
где голодало все и мерзло,
на снег базарный
бочку выставили
двадцативедерную! —
меда!
Был продавец из этой сволочи,
что наживается на горе,
и горе выстроилось в очередь,
простое,
горькое,
нагое.
Он не деньгами брал,
а кофтами,
часами
или же отрезами.
Рука купеческая с кольцами
гнушалась явными отрепьями.
Он вещи на свету рассматривал.
Художник старый на ботинках
одной рукой шнурки разматывал,
другой —
протягивал бутылку.
Глядел, как мед тягуче цедится,
глядел согбенно и безропотно
и с медом —
с этой вечной ценностью —
по снегу шел в носках заштопанных.
Вокруг со взглядами стеклянными
солдат и офицеров жены
стояли с банками,
стаканами,
стояли немо,
напряженно.
И девочка
прозрачной ручкой
в каком-то странном полусне
тянула крохотную рюмочку
с колечком маминым на дне.
Но —
сани заскрипели мощно.
На спинке —
расписные розы.
И, важный лоб сановно морща,
сошел с них некто,
грузный,
рослый.
13
Большой,
торжественный,
как в раме,
без тени жалости малейшей:
«Всю бочку.
Заплачу коврами.
Давай сюда ее, милейший.
Договоримся тадл,
на месте.
А ну-ка пособите, братцы...»
И укатили они вместе.
Они всегда договорятся.
Стояла очередь угрюмая,
ни в чем как будто не участвуя.
Колечко, выпавши из рюмочки,
упало в след саней умчавшихся...
Далек тот сорок первый год,
год отступлений и невзгод,
но жив он —
медолюбец тот,
и сладко до сих пор живет.
Когда степенно он несет
самоуверенный живот,
когда он смотрит на часы
и гладит сытые усы,
я вспоминаю этот год,
я вспоминаю этот мед.
Тот мед тогда
