Сборник стихов - Ахмадулина Белла Ахатовна (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
СТРОКА
...Дорога, не скажу, куда...
Анна Ахматова
Пластинки глупенькое чудо, проигрыватель-вздор какой, и слышно, как невесть откуда, из недр стесненных, из-под спуда корней, сопревших трав и хвой, где закипает перегной, вздымая пар до небосвода, нет, глубже мыслимых глубин, из пекла, где пекут рубин и начинается природа,
исторгнут, близится, и вот донесся бас земли и вод, которым молвлено протяжно, как будто вовсе без труда, так легкомысленно, так важно: "...Дорога, не скажу куда..." Меж нами так не говорят, нет у людей такого знанья, ни вымыслом, ни наугад тому не подыскать названья, что мы, в невежестве своем, строкой бессмертной назовем.
ПОДРАЖАНИЕ
Грядущий день намечен был вчерне, насущный день так подходил для пенья, и четверо, достойных удивленья, гребцов со мною плыли на челне.
На ненаглядность этих четверых все бы глядела до скончанья взгляда, и ни о чем заботиться не надо: душа вздохнет - и слово сотворит.
Нас пощадили небо и вода, и, уцелев меж бездною и бездной, для совершенья распри бесполезной поплыли мы, не ведая - куда.
В молчании достигли мы земли, до времени сохранные от смерти. Но что-нибудь да умерло на свете, когда на берег мы поврозь сошли.
Твои гребцы погибли, Арион. Мои спаслись от этой лютой доли. Но лоб склоню - и опалит ладони сиротства высочайший ореол.
Всех вместе жаль, а на меня однупускай падут и буря, и лавина. Я дивным, пеньем не прельщу дельфина и для спасенья уст не разомкну.
Зачем? Без них - не надобно меня. И проку нет в упреках и обмолвках. Жаль - челн погиб, и лишь в его обломках нерасторжимы наши имена.
x x x
Предутренний час драгоценный спасите, свеча и тетрадь! В предсмертных потемках за сценой мне выпадет нынче стоять.
Взмыть голой циркачкой под купол! Но я лишь однажды не лгу: бумаге молясь неподкупной и пристальному потолку.
Насильно я петь не умею, но буду же наверняка, мучительно выпростав шею из узкого воротника.
Какой бы мне жребий ни выпал, никто мне не сможет помочь. Я знаю, как Грозен мой выбор, когда восхожу на помост.
Погибну без вашей любови, погибну больней и скорей, коль вслушаюсь в ваши ладони, сочту их заслугой своей.
О, только б хвалы не восстраждать, вернуться в родной неуют, не ведая - дивным иль страшным удел мой потом назовут.
Очнуться живою на свете, где будут во все времена одни лишь собаки и дети бедней и свободней меня.
x x x
Ю.Королеву
Собрались, завели разговор, долго длились их важные речи. Я смотрела на маленький двор, чудом выживший в Замоскворечьи.
Чтоб красу предыдущих времен возродить, а пока, исковеркав, изнывал и бранился ремонт, исцеляющий старую церковь.
Любоваться еще не пора: купол слеп и весь вид не осанист, но уже по каменьям двора восхищенный бродил иностранец.
Я сидела, смотрела в окно, тосковала, что жить не умею. Слово "скоросшиватель" влекло разрыдаться над жизнью моею.
Как вблизи расторопной иглы, с невредимой травою зеленой, с бузиною, затмившей углы, уцелел этот двор непреклонный?
Прорастание мха из камней и хмельных маляров перебранка становились надеждой моей, ободряющей вестью от брата.
Дочь и внучка московских дворов, объявляю: мой срок не окончен. Посреди сорока сороков не иссякла душа-колокольчик.
О запекшийся в сердце моем и зазубренный мной без запинки белокаменный свиток имен Маросейки, Варварки, Ордынки!
Я, как старые камня, жива. Дождь веков нас омыл и промаслил. На клею золотого желтка нас возвел незапамятный мастер.
Как живучие эти дворы, уцелею и я, может статься. Ну, а нет - так придут маляры. А потом приведут чужестранца.
ДАЧНЫЙ РОМАН
Вот вам роман из жизни дачной. Он начинался в октябре, когда зимы кристалл невзрачный мерцал при утренней заре. И тот, столь счастливо любивший печаль и блеск осенних дней, был зренья моего добычей и пленником души моей.
Недавно, добрый и почтенный, сосед мой умер, и вдова, для совершенья жизни бренной, уехала, а дом сдала. Так появились брат с сестрою. По вечерам в чужом окне сияла кроткою звездою их жизнь, неведомая мне.
В благовоспитанном соседстве поврозь мы дождались зимы, но, с тайным любопытством в сердце, невольно сообщались мы. Когда вблизи моей тетради встречались солнце и сосна, тропинкой, скрытой в снегопаде, спешила к станции сестра. Я полюбила тратить зренье на этот мимолетный бег, и длилась целое мгновенье улыбка, свежая, как снег.
Брат был свободен и не должен вставать, пока не встанет день. "Кто он? - я думала. - Художник?" А думать дальше было лень. Всю зиму я жила привычкой их лица видеть поутру и знать, с какою электричкой брат пустится встречать сестру. Я наблюдала их проказы, снежки, огни, когда темно, и знала, что они прекрасны, а кто они - не все ль равно? Я вглядывалась в них так остро, как в глушь иноязычных книг, и слаще явного знакомства мне были вымыслы о них. Их дней цветущие картины растила я меж сонных век, сослав их образы в куртины, в заглохший сад, в старинный снег.
Весной мы сблизились - не тесно, не участив случайность встреч. Их лица были так чудесно ясны, так благородна речь. Мы сиживали в час заката в саду, где липа и скамья. Брат без сестры, сестра без брата, как ими любовалась я! Я шла домой и до рассвета зрачок держала на луне.
Когда бы не несчастье это, была б несчастна я вполне.
Тек август. Двум моим соседям прискучила его жара. Пришли, и молвил брат: - Мы едем. - Мы едем, - молвила сестра. Простились мы - скорей степенно, чем пылко. Выпили вина. Они уехали. Стемнело. Их ключ остался у меня.
Затем пришло письмо от брата: "Коли прогневаетесь Вы, я не страшусь: мне нет возврата в соседство с Вами, в дом вдовы. Зачем, простак недальновидный, я тронул на снегу Ваш след? Как будто фосфор ядовитый в меня вселился - еле видный, доныне излучает свет ладонь..." - с печалью деловитой я поняла, что он - поэт, и заскучала... Тем не мене отвыкшие скрипеть ступени я поступью моей бужу, когда в соседний дом хожу, одна играю в свет и тени и для таинственной затеи часы зачем-то завожу и долго за полночь сижу. Ни брата, ни сестры. Лишь в скрипе зайдется ставня. Видно мне, как ум забытой ими книги печально светится во тьме. Уж осень. Разве осень? Осень. Вот свет. Вот сумерки легли. - Но где ж роман? - читатель спросит. Здесь нет героя, нет любви!
