Булат Окуджава - поэтический сборник - Окуджава Булат Шалвович (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .txt) 📗
Они сидят в кружок под низким потолком. Освистаны их речи и манеры. Но вечные стихи затвержены тайком, и сундучок сколочен из фанеры.
Наверно, есть резон в исписанных листах, в затверженных местах и в горстке пепла... О, как сидят они с улыбкой на устах, прислушиваясь к выкрикам из пекла!
Пока не замело следы их на крыльце и ложь не посмеялась над судьбою, я написал роман о них, но в их лице о нас: ведь все, мой друг, о нас с тобою.
Когда в прекрасный день Разносчица даров вошла в мой тесный двор, бродя дворами, я мог бы написать, себя переборов, "Прогулки маляров", "Прогулки поваров"... Но по пути мне вышло с фрайерами.
1982
ПАРИЖСКАЯ ФАНТАЗИЯ
Т.К.
У парижского спаниеля лик французского
короля, не погибшего на эшафоте, а достигшего славы
и лени: набекрень паричок рыжеватый, милосердие в
каждом движенье, а в глазах,голубых и счастливых, отражаются
жизнь и земля.
На бульваре Распай, как обычно, господин
Доменик у руля. И в его ресторанчике тесном заправляют
полдневные тени, петербургскою ветхой салфеткой прикрывая
от пятен колени, розу красную в лацкан вонзая, скатерть белую
с хрустом стеля.
Как стараются неутомимо бог, Природа, Судьба,
Провиденье, короли, спаниели и розы, и питейные все
заведенья, этот полдень с отливом зеленым между нами
по горстке деля... Сколько прелести в этом законе!
Но и грусти порой...Voila!
Если есть еще позднее слово, пусть замолвят
его обо мне. Я прошу не о вечном блаженстве
о минуте возвышенной пробы, где возможны, конечно, утраты и отчаянье даже,
но чтобы милосердие в каждом движенье и красавица
в каждом окне!
1982
АРБАТСКИЕ НАПЕВЫ
1
Все кончается неумолимо. Миг последний печален и прост. Как я буду без вас в этом мире, протяженном на тысячи верст, где все те же дома и деревья, и метро, и в асфальте трава, но иные какие-то лица, и до вас достучишься едва?
В час, когда распускаются розы, так остры обонянье и взгляд, и забытые мной силуэты в земляничных дворах шелестят, и уже по-иному крылато все, что было когда-то грешно, и спасаться от вечной разлуки унизительно мне и смешно.
Я унижен тобою, разлука, и в изменника сан возведен, и уже укоризны поспели и слетаются с разных сторон, что лиловым пером заграничным, к меловым прикасаясь листам, я тоскую, и плачу, и грежу по святым по арбатским местам.
Да, лиловым пером из Риеки по бумаге веду меловой, лиловеет души отраженье этот оттиск ее беловой, эти самые нежность и робость, эти самые горечь и свет, из которых мы вышли, возникли. Сочинились... И выхода нет.
1982
2
Ч. Амирэджиби
Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант. В Безбожном переулке хиреет мой талант. Вокруг чужие лица, безвестные места. Хоть сауна напротив, да фауна не та.
Я выселен с Арбата и прошлого лишен, и лик мой чужеземцам не страшен, а смешон. Я выдворен, затерян среди чужих судеб, и горек мне мой сладкий, мой эмигрантский хлеб.
Без паспорта и визы, лишь с розою в руке слоняюсь вдоль незримой границы на замке и в те, когда-то мною обжитые края все всматриваюсь, всматриваюсь, всматриваюсь я.
Там те же тротуары, деревья и дворы, но речи несердечны и холодны пиры. Там так же полыхают густые краски зим, но ходят оккупанты в мой зоомагазин.
Хозяйская походка, надменные уста... Ах, флора там все та же, да фауна не та... Я эмигрант с Арбата. Живу, свой крест неся... Заледенела роза и облетела вся.
1982
Всему времечко свое: лить дождю, Всему времечко свое: лить дождю,
Земле вращаться, знать, где первое прозренье,
где последняя черта... Началася вдруг война - не успели попрощаться, адресами обменяться не успели ни черта.
Где встречались мы потом?
Где нам выпала прописка? Где сходились наши души, воротясь с передовой? На поверхности ль земли?
Под пятой ли обелиска? В гастрономе ли арбатском? В черной туче ль грозовой?
Всяк неправедный урок впрок затвержен и
заучен, ибо прaведных уроков не бывает. Прах и тлен. Руку на сердце кладя, разве был я невезучим? А вот надо ж, сердце стынет в ожиданье
перемен.
Гордых гимнов, видит бог, я не пел окопной каше. От разлук не зарекаюсь и фортуну не кляну... Но на мягкое плечо, на вечернее, на ваше, если вы не возражаете, я голову склоню.
1982
НАДПИСЬ НА КАМНЕ
Посвящается учащимся 33-й
московской школы, придумавшим
слово "арбатство"
Пускай моя любовь как мир стара, лишь ей одной служил и доверялся я - дворянин с арбатского двора, своим двором введенный во дворянство.
За праведность и преданность двору пожалован я кровью голубою. Когда его не станет - я умру, пока он есть - я властен над судьбою.
Молва за гробом чище серебра и вслед звучит музыкою прекрасной... Но не спеши, фортуна, будь добра, не выпускай моей руки несчастной.
Не плачь, Мария, радуйся, живи, по-прежнему встречай гостей у входа... Арбатство, растворенное в крови, неистребимо, как сама природа.
Когда кирка, бульдозер и топор сподобятся к Арбату подобраться и правнуки забудут слово "двор" согрей нас всех и собери, арбатство.
1982
МУЗЫКАНТ
И. Шварцу
Музыкант играл на скрипке - я в глаза ему
глядел. Я не то чтоб любопытствовал - я по небу летел. Я не то чтобы от скуки - я надеялся понять, как способны эти руки эти звуки извлекать из какой-то деревяшки, из каких-то бледных
жил, из какой-то там фантазии, которой он служил?
Да еще ведь надо пальцы знать,
к чему прижать когда, чтоб во тьме не затерялась гордых звуков
череда. Да еще ведь надо в душу к нам проникнуть
и поджечь... А чего с ней церемониться? Чего ее беречь?
Счастлив дом,
где голос скрипки наставляет нас на путь и вселяет в нас надежды...
Остальное как-нибудь. Счастлив инструмент, прижатый к угловатому
плечу, по чьему благословению я по небу лечу.
Счастлив он, чей путь недолог,
пальцы злы, смычок остер, музыкант, соорудивший из души моей костер. А душа, уж это точно, ежели обожжена, справедливей, милосерднее и праведней она.
1983
* ПРИЛОЖЕНИЕ *
Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик,
Ю. Киму
Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик, едва твой гимн пространство огласит? Прислушаться - он от скорби излечит, а вслушаться - из мертвых воскресит...
