Я всегда жил в домах неуютных и грустных
К ночи пригнанных словно буфеты к стенам
В них усталые люди приюта искали
Заглянуть я боялся в их нищенский хлам
И найти в этом жалком подобье уюта
Своего существа потаенный секрет
Я хотел чтоб меня охладило сомненье
В том что я человек Я любил свое «я»
В ослепительном блеске растительной жизни
Существом в ореоле пшеничных кудрей
Жизнь моя лишь вдали от меня начиналась
Там где чибисы в небе неслышно скользят
В перезвоне бубенчиков утро промчалось
Те же стены в известке морочили взгляд
Одинокая спальня в пустей оболочке
И кроватная сетка лишенная птичьих рулад
Но любил я себя как дитя на ладонях сидящим
И сжимающим солнце в горсти
И вдали от себя я умел себя вновь обрести
Свежим ветром сквозь ванты поэм шелестящим
Я к вам привыкнуть не могу,
Сирень в цвету и лошадь на лугу.
На поезд погляжу — он устарел давно,
Пусть чудо техники, мне все равно.
Он смазан, он блестит, поэма без изъяна,
А я люблю сказанья Оссиана.
От вас я оторваться не могу,
Сирень в цвету и лошадь на лугу.
И самолеты и машины устарели,
Но молоды лесные свиристели,
И молод тот старик — сошел с дороги в тень
И смотрит, как ползет рогатый жук —
олень.
Я к вам привыкнуть не могу,
Сирень в цвету и лошадь на лугу.
Боюсь, я и умру не очень гладко,
Не по ранжиру и не по порядку.
Боюсь, я до своих соседей не дорос,
Машины возят их, им служит паровоз,
В постелях встретят смерть, не на лесных полянах,
Забыв, что там любовь, как выстрелы каштанов.
Умру, но оторваться не смогу
От вас, сирень в цвету и лошадь на лугу.
— Почему вам в Париж не вернуться назад?
— А цветов аромат! А цветов аромат!
— И у Сены мы много цветочниц встречали.
— Да, но нет в них печали, ах! нет в них печали!
Я листвой очарован, и конскою статью,
И румяной служанкой, послушной объятью.
— Но в Париже служанок вы встретите тоже.
— Упаси меня боже! Упаси меня боже!
В этой влажной ночи я остался один.
Запах лилий, приволье зеленых равнин,
Комья горькой, пахучей земли под ногою,
Безнадежность и счастье знакомы изгою!
— От гордыни великой погибнете вы.
— А цветов аромат! А дыханье листвы!
Что? Поэт Рене Ги Каду?
А следы от гвоздей найду?
Где, скажите, его водопой —
Тот источник с живой водой?
Где дорожный утаптывал прах
Этот мытарь в железных цепях?
Я потрогаю, я погляжу,
Я персты ему в рану вложу,
Распознаю, он вор, лжепророк
Или падший, униженный бог.
Покажите его без личин,
Когда он на коленях, один,
В доме детства, зеленом, простом,
Перед женщиной или Христом,
Когда горе внутри запеклось,
Когда пишет он вкривь и вкось
И на стих набегает стих,
Наподобие волн морских.
Я не верю в чудеса Лурда,
Верю в погожий день,
И в сборщиц лугового шафрана,
И в веселых, невзрослых людей.
И бог на небесах мне совсем по нраву,
Когда, лицо над миской ладоней склоня,
В черную похлебку земли он кладет приправу
Соль из глаз проснувшегося дня.
В нашем маленьком городке
У всех мое имя на языке.
Бешусь я или же тих и нем,
Я все равно слыву невесть кем.
Не причинял я вреда никому,
Следуя мирно пути своему.
Но люди обычно не любят таких,
Кто хоть чуть-чуть не похож на них.
Меня все кляли неперебой,
Кроме немых, уж само собой.
Я в праздник не покидал кровать
И оставался спокойно спать,
И музыка, что звучала в окне,
Не относилась ко мне.
Не причинял я вреда никому
Тем, что мне нравилось быть одному.
Но люди обычно не любят таких,
Кто хоть чуть-чуть не похож па них.
И пальцем тыкал в меня любой,
Кроме безруких, само собой.
Однажды я, на свою беду,
С воришкой яблок столкнулся в саду,
Беднягу хозяин догнал почти,
Но я у хозяина встал на пути.
И хоть я вреда никому не принес
Тем, что мальчишка ноги унес,
Но люди обычно не любят таких,
Кто хоть чуть-чуть не похож на них.
И вслед мне ринулись все гурьбой,
Кроме безногих, само собой.
Теперь пророки мне не нужны,
Часы мои и так сочтены,
Вот только покрепче отыщут пеньку,
И буду болтаться я на суку.
Хоть я никому и не сделал зла,
Ступив на дорогу, что в Рим не вела,
Но люди обычно не любят таких,
Кто хоть чуть-чуть не похож на них.
Придут поглазеть на меня толпой,
Кроме слепых, уж само собой.