Нежность - Евтушенко Евгений Александрович (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
коленки в синяках.
Девчонка на крылечке
с ребенком на руках.
Ее меньшой братишка,
до удивленья мал,
забывшийся, притихший,
с конфетою дремал.
Девчонка улыбалась
всем существом своим.
Девчонка нагибалась
как будто мать над ним.
Тихонько целовала
братишку своего,
«Интернационалом»
баюкая его.
Быть может, я ошибся?
Совсем другой мотив?
Я подойти решился,
покой их не смутив.
Да, это он, конечно,
лишь был чуть-чуть другим
застенчивым и нежным —
тот мужественный гимн.
О Куба моя, Куба!
На улицах твоих
девчонкам — не до кукол,
мальчишкем — не до игр.
Ты делаешь что хочешь,
что хочешь ты поешь.
Ты строишь и грохочешь
и на врагов плюешь.
У них силенок мало!
Ведь на земле твоей
«Интернационалом»
баюкают детей!
РЕВОЛЮЦИЯ
И ПАЧАНГА
Революция —
дело суровое,
но не мрачное,
черт побери!
Все парадное и сановное,
революция,
побори!
Понимаешь ты,
новая Куба,
понимаешь нелицемерно,
что напыщенность или скука—
тоже контрреволюционеры!
И не чопорная англичанка,
а само веселье и живость —
молодая кубинка —
пачанга
с революцией
подружилась.
А какая пачанга?
Такая,
что земля и небо —
все вместе,
и никто людей не толкает,
но не могут стоять на месте.
Ах, пачанга!
Все кануло в Лету
Боги вздрагивают в небесах.
На руках твоих пляшут браслеты,
пляшут звезды
в твоих волосах.
Ах, какие устроили похороны
для старушки
«Юнайтед фрут»!
Было столько притворного оханья
в ожиданье прощальных минут.
Все как надо —
венки возлагали
на обвитый лентами гроб,
хором почести воздавали
под ладоней праздничный гром.
О, как было все это печально —
не найти веселей ничего,
и несли этот гроб
под пачангу
прямо к морю,
и в море его!
Эта праздничность в каждом деле
и в борьбе с любою бедой,
в белозубой улыбке Фиделя,
ослепительно молодой.
И, шагая в строю,
пачанга
дышит шало и горячо,
революции однополчанка
с автоматом через плечо.
т
Песни нового времени пишутся.
Это время само говорит —
не трагический,
а тропический
революции
нужен
ритм!
И грохочет,
как наша тачанка
грохотала когда-то в степях,
разотчаянная пачанга
в свисте пуль
и сверканье навах.
И с ответственностью высокою
излагаю мненье свое:
революция —
дело веселое,
надо весело
делать
ее!
* * *
Гагарину вручает орден Куба,
а на трибуне, что полным-полна,
смешной малыш причмокивает вкусно,
припав к груди, округлой как луна.
Прекрасны мать и сын. Всем это видно,
и взгляды всех исполнены любви.
Мать словно праздник. Ей совсем не стыдна.
Чего стыдиться — ведь кругом свои!
Дарующая грудь ее лучится.
Малыш сопит, губами шевеля,
и это целомудренно и чисто
и первозданно, как сама земля.
Рабочие, крестьяне и солдаты,
Гагарин, и Фидель, и Дортиксс
глядят на малыша светло и свято,
глядят, чуть улыбаясь, но всерьез.
Ну а малыш ручонками играет.
Ему уютно в скопище людском,
и словно революцию вбирает
он вместе с материнским молском...
АМЕРИКАНСКОЕ
КЛАДБИЩЕ
Американское кладбище,
брошенное людьми,
смотрит печально и плачуще,
будто бы просит любви.
Забыто оно, запущено.
Дети и старики
к нему не приходят задумчиво,
не возлагают венки.
Где-то разносится по лесу
песня кубинских крестьян.
Здесь деловито ползают
ящерицы по крестам.
Здесь — тишина стоячая,
узоры паучьих тенет.
Разве собака бродячая
сюда забежит в тенек.
Коршуны дремлют под арками.
Ржавые копья оград.
Потрескавшиеся ангелы,
как падшие, мрачно глядят.
Дети Чикаго и Питсбурга,
Бостона и штата Канзас,
забвением — страшною пыткою
кубинцы карают вас.
Не все же плохие, наверное,
в земле похоронены здесь.
Есть просто обыкновенные,
и даже хорошие есть.
Но рядом со мною женщина —
седая кубинка — стоит.
Ей что же — цветы торжественно
нести к подножию плит?'
Все очи она проплакала
за горестное житье.
Вы все для нее одинаковы,
и я понимаю ее.
Вам кажется неэтичною
фраза женщины той:
«Гринго — они симпатичные,
когда лежат под землей»?
А это как — джентльменственно
шутить под коктейль со льдом
о родине этой женщины:
«Куба — публичный дом»?
Вы, словно крепости, ставили
дома свои напоказ.
Ее вы сами заставили
так отзываться о вас.
Страна Линкольна, Уитмена,
не больно душе твоей,
что кличкою «гринго» презрительно
прозвали твоих сыновей?
Я видел тебя. Ты великая.
Но разве во всем ты права?
Являются страшной уликою
женщины этой слова.
Нам дорог отцовски внимательный
хемингуэевский взгляд.
О смерти великого мастера
Россия и Куба скорбят.
Сн умер, но строки бессмертные
величию учат нас,
и разве его, Америка,
