Переводы - Цветаева Марина Ивановна (книги серии онлайн txt) 📗
Обездолен и богат.
Вслед за пастырями в ризах
Визири шагают в ряд.
Не явился только Шерэ,
Совести познавший ад.
По волнам людского моря,
Точно морем голубым,
Высоко плывут два гроба:
Медный – с нею, белый – с ним.
За ворота городские.
Вышли. В поле, над горой,
Место выбрали пустое,
Как наказывал больной,
И зарыли, друг от друга
Не вблизи и не вдали, —
Так, чтоб темными ночами
Взяться за руки могли.
И пошла кружить по царству
Изумительная весть:
Что цветам на их могилах
Круглый год угодно цвесть.
Презирая расстоянье,
Призывает как рукой,
Роза с царственной могилы
Скромную фиалку – той.
Но еще одну примету
Чудную скажу тебе:
От могильного подножья
Вдоль по золотой трубе
Ключ бессмертия струится,
Всё питая и поя.
Наклонись к нему – и канет
Всякая печаль твоя.
К небожителям причислен,
Кто нагнется над водой,
Кто бы ни был он – хоть зверем
Иль букашкою немой.
15
– Что же с визирем-злодеем?
Все ли царь к нему хорош?
– День и ночь он, ночь и день он
На дороге точит нож.
– Что затеял? Что задумал?
Нож зачем ему востер?
– Тени собственной боится
Лиходей с тех самых пор.
Больше визирем не хочет
Быть, до власти не охоч.
Плачем плачет, ножик точит
Ночь и день он, день и ночь.
Тело – в лыке, с видом диким
Ножик прячет в рукаве.
Бьют несчастного крестьяне
Палками по голове.
По оврагам, по ущельям,
Тощ, как собственная тень,
Волком рыщет, смерти ищет
День и ночь он, ночь и день.
Разучившись по-людскому,
Голосит в лесную дичь,
То как пес он, то как лис он,
То как бес он, то как сыч.
То с пастушеской свирелью
Лесом бродит, как во сне,
То побед былых оружье
Следом возит на осле.
Всех жилье его пугает,
Годное для воронья,
И лицо – еще темнее
Темного его жилья.
Понадеялся спастися,
Мертвой душу откупить:
Стал с монахами поститься,
Воду пить, поклоны бить.
Но ни бденье, ни раденье
Не смогли ему помочь.
– Для чего же ножик точит
Ночь и день он, день и ночь?
– Очи выколоть он хочет,
Ночи хочет! Об кремень
Оттого и ножик точит
День и ночь он, ночь и день.
РАНЕНЫЙ БАРС
(Поэма)
Таял снег в горах суровых,
В долы оползни ползли.
Снежным оползням навстречу
Звери-туры в горы шли.
Шел за турами вожак их
С тихим криком: берегись!
Вволю нализавшись соли,
Стадо возвращалось ввысь.
Вот и крепости достигли.
Здесь, за каменным щитом,
Круторогому не страшен
Тот с ружьем и волк с клыком.
Но стрелку и горя мало —
Новою надеждой полн:
На утесе, глянь, оленье
Стадо взобралось на холм.
И сокрылось. Сном сокрылось!
Как бы не сокрыла даль
И последнего оленя
С самкою! Рази, пищаль!
Выстрелил! Но мимо пуля!
Не достала, быстрая!
Только шибче поскакали
Быстрые от выстрела!
Звери вскачь, охотник следом,
Крупный пот кропит песок.
Трижды обходил в обход их
И обскакивал в обскок,
Но как стаду вслед ни прядал,
Сотрясая холм и дол,
Ближе чем на трижды выстрел
К мчащимся не подошел.
Эх, кабы не на просторе,
А в ущелье их застиг!
Был бы праздник в горной келье
И на вертеле – шашлык!
Пир бы длился, дым бы стлался…
Созерцая гордый рог,
Здорово бы посмеялся
В бороду свою стрелок!
С горы на гору, и снова
Под гору, и снова ввысь.
Целый день гонялся тщетно —
Руки, ноги отнялись.
Голоден. Качает усталь.
Кости поскрипом скрипят.
Когтевидные цриапи
Ногу до крови когтят.
Пуще зверя изнемогши,
Точно сам он был олень,
Злу дивится, дню дивится,
Ну и зол, дивится, день!
А уж дню-то мало сроку.
Глянь на солнце: ввысь глядит,
Вниз идет. Уж скоро в долах
С волком волк заговорит.
Холм с холмом, тьма с тьмой смесится:
С горной мглой – долины мгла.
Скроет тура и оленя,
Скроет шкуру и рога.
“Матерь мощная! Царица
Векового рубежа,
Горной живности хозяйка,
Всей охоты госпожа,
Все охотники – сновидцы!
Род наш, испокон села,
Жив охотой был, охота ж
Вещим сном жива была:
Барс ли, страшен, орл ли, хищен,
Тур ли, спешен, хорь ли, мал, —
Что приснилось в сонной грезе —
То стрелок в руках держал.
Матерь вещая! Оленя
Мне явившая в крови,
Оживи того оленя,
Въяве, вживе мне яви!
Чтобы вырос мне воочью
Исполин с ветвистым лбом!
Чтобы снившееся ночью
Стало сбывшееся днем”.
Помоляся, стал Мтварели
Хлеб жевать – зубам гранит!
Вдоль по берегу ущелья
Вверх глядит, вперед глядит.
Островерхие там видит
Скалы статной вышины.
Можжевельником покрыты,
Папортом опущены.
С можжевеловой вершины
Мчит ручей хриплоголос,
Пеной моет – все ж не может
Дочиста отмыть утес.
Встал охотник, встал, как вкопан:
Вот оттуда-то, с высот,
Раздирающий, сердечный
Стон идет – то зверь зовет.
Погляди! На самой круче,
В яркой росписи пчелы,
На площадке барс могучий
Вытянулся вдоль скалы.
Лапу вытянул по гребню,
С лапы кровь течет в ручей,
И, с водой слиясь, несется,
В вечный сумрак пропастей.
Стонет он, как муж могучий
Под подошвою врага!
Стонет, как гора, что тучу
Сбрасывала – не смогла!
Стонет так, что скалы вторят,
Жилы стынут...
– Гей, не жди,
Бей, охотник! – “Нет! (охотник)
Бить не буду – не враги!
Он, как я, живет охотой,
Побратиму не злодей.
Пострадавшего собрата
Бить не буду – хоть убей!”
Но и зверь узнал Мтварели.
На трех лапах, кое-как,
Где вприхромку, где вприпрыжку,
Вот и снизился, земляк:
Смотрит в око человеку
Оком желтым, как смола,
И уж лапа на колено
Пострадавшая легла.
Осмотрел охотник рану,
Вытащил из-под когтей
Камень заостренным клювом
Беркута, царя ночей.
Снес обвал его сыпучий
На кремнистый перевал.
С той поры осколок злостный
Барса ждал да поджидал.
Пестрый несся, – злостный въелся.
Берегися, быстрогон!
Где пята земли не чует, —
Там и камень положён!
Выскоблил охотник рану,
(Лекарь резал, барс держал),
Пестротканным полосатым
