Сочинения. В 2-х томах - Клюев Николай Алексеевич (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
Почитание нетленных мощей, составляющее глубокую духовную потребность древних восточных народов, и неуследимыми руслами влившееся в греческую, а потом и в российскую церковь, утратило в ней характер гробопоклонения, — обряда с привкусом мясной лавки, от чего не могла быть свободна восточная чувственность, как только встретилось с однородным учением «о нетленной мощи», которое, наперекор точнейшим естественным наукам, маковым цветом искрится в нутрах у каждой рязанской или олонецкой бабы. Что же это за нетленная мощь? На такой вопрос каргопольская баба ответит следующее: «Мы (т. е. бабы, женщины, уже так мы устроены) завсегда "в немощи", а в скиту "мощи", — приложися не к худу: — как в жару вода». Если такой ответ переложить на пояснительный язык, то услышится вот что: Три или четыре столетия тому назад, в известной среде жил человек, который умственно был выше этой среды, был благ, утешен, мудр, обладал особым могуществом в слове и всем своим существом производил впечатление рачительного садовника в великом таинственном вертограде — в мире, в жизни, в человечестве. Умер сей человек и похоронен бренно. Но не умер его образ в сердцах признательных братьев. Из поколения в поколение, в дремучих избах, в пахотных невылазных упряжках, витает бархатная птица — нежная печаль об утрате. И чем длительней и четче вереницы десятилетий, тем слаще и нестерпимее алчба заглянуть Туда, Где Он. И вот:
Вот и все наличие мощей, — берестышко от лаптя, да верхняя часть посоха, украшенная резьбой из моржовой кости. Народ, умея чтить своего гения, поклоняясь даже кусочку трости, некогда принадлежащей этому гению, никогда понятие мощей и не связывает с представлением о них, как о трех или четырех пудах человеческого мяса, не сгнившего в могиле. Дело не в мясе, а в той малой весточке «оттуда», из-за порога могилы, которой мучались Толстой и Мечников, Менделеев и Скрябин, и которой ищет, ждет, и — я знаю — дождется русский народ. Какую же нечуткость проявляют те люди, которые разворачивают гробницы с останками просто великих людей в народе! (Позднейшие злоупотребления казенной, никонианской церкви в этой области отвергнуты всенародной совестью, а потому никого и ни в чем не убеждали и убеждать не могут). Народ хорошо осведомлен: о том, что «мощь» человека выявлена в настоящий век особенно резко и губительно. Лучи радия и чудовище-пушка, подъемный кран и говорящая машина — все это лишь мощь уплотненна в один какой-либо вид, ставшая определенной вещью и занявшая определенное место в предметном мире, но без возможности чуда множественности и сознательной жизни, без «купины», как, определяя такое состояние, говорят наши Хлысты-бельцы. Вот почему в роде человеческом не бывало не будет случая, чтобы чьи-нибудь руки возложили воздухи на пушечное рыло или затеплили медовую свечечку перед гигантским, поражающим видимой мощью, подъемным краном.
По тому же нетленному закону, по какому звук-звон становится «малиновым», т. е. с привкусом, ароматом и цветом малины, и порождает во внемлющем образ златоствольного, если звук исшел из металла, и павлиньего, если звук вытек из животных струн, полного гроздий сада, и человек преобразуется как бы в некое древо сада невидимого, «да возрадуется пред ним вся древа дубравные», как поется в чине Великого пострига.
Плод дерева-человека — «мощи», вызывающие в людях, животных и птицах (медведь св. Серафима, рыбы и лебеди Франциска Ассизского) музыкальные образы, по постригу «Великое ангельское воображение», и тем самым приводящие их «во врата Его во исповедании, во дворы Его в пении». Виноградные люди существуют в мире розно, в церквах и в кораблях обручно, в чем и сердце молитвы: «Призри с небеси и виждь, и посети виноград сей, и соверши и его же насади десница Твоя». Отсюда и «вино внутреннее», «пивушко», сладость исповеди и обнажения:
«Како первое растлил еси девство свое, со отроки, или со женами, или с девицами, или с животными чистыми или нечистыми. Не палил ли свещи на ядрах, калениема железными углием не сластил ли себя, бичеванием, распятием и прободением себя в ребра — от ярости похотныя?..» Блажен, обладающий властью слова, которая не побеждается и гробом: «Видяща мя мертва, любезно ныне целуйте, друзии любовнии и знаемии! Тем моление творяще: память совершайте ими, яко да покоит Господь дух мой».
И память совершается, не осыпается краснейший виноград, благословенное древо гробницы, хотя бы в ней обретались лишь стружки, гвозди, воск и пелены. Стружки с гвоздями, как знак труда и страстей Христовых; воск, как обозначение чистой плоти, и покрывала, как символ тайны. Из алкания, подобного сему, спадает плод и с уст русских революционеров:
Если не прощается хула на Духа жизни, то не остается не отомщенной и поруганная народная красота. Под игом татарского Ясака, кровавой кобылы Биронов и Салтычих, человекодавов и неусыпающего червя из александровских «третьих отделений», народ пронес неугасимым чисточетверговый огонек красоты, незримую для гордых взоров свою индийскую культуру: великий покой египетского саркофага, кедровый аромат халдейской курильницы, глубочайшие цветовые ощущения, претворение воздушных сфер при звуке в плод, неодолимую силу колыбельной песни и тот мед внутренний, вкусив которого просветлялись Толстые и Петры Великие повелевали: «Не троньте их». (Слова Петра о выгорецких олонецких спасальцах). Тайная культура народа, о которой на высоте своей учености и не подозревает наше так называемое образованное общество, не перестает излучаться и до сего часа. («Избяной рай» — величайшая тайна эсотерического мужицкого ведения: печь — сердце избы, конек на кровле знак всемирного пути).
Одним из проявлений художественного гения народа было прекраснейшее действо перенесения нетленных мощей, всенародная мистерия, пылинки которой, подобранные Глинкой, Римским-Корсаковым, Пушкиным, Достоевским, Есениным, Нестеровым, Врубелем, неувядаемо цветут в саду русского искусства. Дуновение вечности и бессмертия, вот великого артиста, создавшего «Действо перенесения».
И если за поддельно умирающего в Борисе Годунове Шаляпина ученые люди платят тысячи, то вполне понятны и те пресловутые копейки, которые с радостной слезой отдает народ за «Огненное восхищение», за неописуемое зрелище перенесения мощей, где тысячи артистов, где последняя корявая бабенка чувствует себя Комиссаржевской, рыдая и целуя землю в своей истинной артистической одержимости.
