Шельменко-денщик - Квитка-Основьяненко Григорий Федорович (книги без регистрации txt) 📗

Шпак. Скажите только, в каком номере эта речь напечатана и на какой странице, то я ее тотчас найду и прочту сам. Я охотнее читаю, нежели слушаю.

Лопуцьковский. Но, кажется, вы отстали от материи, к невыгоде моей.

Опецковский. Я совсем не отстал, а только сделал маленький приступ, как и должно в каждом политическом предмете, потому что, в рассуждении реставрации, не будет тогда политического равновесия.

Лопуцьковский. Я вас прошу обоих поспешить моим делом: вас пересказать, а вас выслушать и скорее согласиться на мое желание.

Опецковский. Кажется, я довольно объяснил.

Шпак. Как яснее не можно: я все понял.

Лопуцьковский. Следовательно, что же я услышу?

Шпак. С моей стороны, я не могу ничего решительного сказать. Каждый человек имеет свое правило; мое такое: все дела должно делать в последующем порядке; теперь я читаю газеты за весь прошедший год и ничем посторонним не занимаюсь; окончив их, я займусь вашим предложением.

Лопуцьковский. Мы, вояжеры, любим во всем спешить, дабы выиграть время, потому что на опыте известно,- время всего дороже, и потому я просил бы поспешить и в решении моей участи...

Шпак. Вот идет жена моя; мне нужно знать ее мнение.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же, Фенна Степановна и Аграфена Семеновна.

Шпак. Время прекрасное! Вы очень хорошо вздумали, что вышли погулять в сад.

Аграфена Семеновна. У нас в Петербурге в это время обыкновенно прогуливаются... Но это не Летний сад!.. Ах, какая разница!.. (Отводя мужа, говорит ему тихо.) Я замучена, мой друг! Вообрази, что хозяйка меня и теперь так же называет, как до моей поездки в Петербург: Горпинка! Ах, какая малороссиянка!

Опецковский. Но... обращаясь к европейской политике, мы находим, что англичане - впрочем, народ коммерческий - в рассуждении реставрации, весьма часто даже и королей своих зовут полуименем.

Фенна Степановна (между тем говорившая тихо с своим мужем). Помилуйте меня, Кирило Петрович! Я вам не наудивляюсь! И хотя вы меня сейчас убейте, так я не возьму в толк, как можно человеку с вашим умом не обсудить, что замужеством дочери должно спешить? Разве хотите, чтобы мы век плакали? С чего вам вздумалось откладывать? Это бог знает что!

Шпак. Но я думал, что для приличия...

Фенна Степановна. Какие тут приличия, бог с вами! Одумайтесь или лучше никогда ни о чем не думайте; а то как станете обдумывать, так и испортите все дело. Это уже не впервое! Следуйте лучше своему благоразумию, да вспомните и себя: с первого вашего слова батюшка и по рукам ударил.

Шпак. Так хорошо же, я его сведу с Присинькою, пусть они объяснятся, как, помните, и мы с вами, маточка?

Фенна Степановна. Да, это недурно! Одним словом, действуйте по вашему рассудку.

Аграфена Семеновна. Кирило Петрович! у вас, кроме этого сада, нет ничего более для гулянья?

Фенна Степановна. Как нет? А помнишь, Горпинка, пасеку, где мы с тобой, еще как девками были, в бочечке качалися?

Аграфена Семеновна. Чрез столько лет, кажется, можно все забыть. У нас в Петербурге напротив: сколько мест, садов, островов, где можно прогуливаться!

Лопуцьковский. Когда я в 32-м году вояжировал из Чернигова в Воронеж, то на дороге однажды, любуясь природою, нашел одно место для гулянья восхитительное,- феникс, настоящий земной рай!

Аграфена Семеновна. Но, верно, все не то, что у нас в Петербурге Невский проспект! Ах, Невский проспект!.. Я здесь даже подобного ничего не вижу.

Опецковский. Петербург и тем хорош, что у вас вся европейская политика перед глазами. Когда, бывало я, сидя за своим бюро, обсужу, в рассуждении реставрации, положение Европы и потом выйду в кондитерскую, то наперед уже знаю, что написано в газетах и журналах,

Аграфена Семеновна. Апрапо,¹⁰ Фенна Степановна! Вы получаете какие журналы?

Фенна Степановна. Не знаю, душечка Горпинка. Я по экономии ничего не знаю: где мене, бабе, в это вмешиваться,- всем заведывает муж.

Шпак. Я получаю только «Московские ведомости» и читаю их по прошествии года, за один раз. Журналов же не могу читать; там вечно: продолжение впредь - и жди конца целый месяц.

Аграфена Семеновна. Ах, как можно не читать журналов! Из них бы вы узнали, что уже строжайше запрещено говорить и писать: «сей» и «оный» и что даже и друзей нельзя называть полуименем. (Тихо мужу.) Каково?

Опецковский. Хоть бы в английском парламенте.

Аграфена Семеновна. Как вы об этом думаете, Фенна Степановна?

Фенна Степановна. Я думаю, душечка Горпинка, что как-то умудряется свет! Все больше и больше, так что и господи!

Аграфена Семеновна (в сторону). Она и в Петербурге не образовалась бы.

Лопуцьковский. Когда я вояжировал в Воронеж, то придумал, что мы напрасно зовем себя по имени и отечеству: ямщики зовут друг друга полуименем и не встречают замешательства.

Опецковский. Европа, в рассуждении реставрации, вся зовет себя только по фамилии.

Аграфена Семеновна. Но мы, мой друг, благодаря бога, живем не в Европе.

Опецковский. О, конечно! У нас вежливость совсем на другой степени. В последний раз бытности моей в Петербурге...

Шпак. Разве вы не в первый раз нынче были в Санкт-Петербурге?

Опецковский. Н-н-нет, но... когда я теперь, то есть в последний раз, был в Петербурге, то похвалюсь вам насчет вежливого со мною всех обращения. Даже при знакомстве моем с господами министрами...

Шпак. Так вы познакомились и с господами министрами? Что, каково их обращение с нами, провинциалами?

Опецковский. О, превежливое, преласковое! Бывать я у них, правда, не бывал, но, встречаясь с ними, свидетельствовал им свое почтение уважительным, со снятием шляпы, поклоном. То, верите ли вы, Кирило Петрович, они мне всегда вежливо откланивались, даже и не зная вовсе, кто я.

Фенна Степановна (мужу). Знаете, душечка, что? Чем нам тут стоять и ничем не заниматься, так не приказать ли сюда, для ради скуки, подать чего-нибудь закусить? Яишницу, творогу со сметаною, цыплят жареных, грибков на сковороде да еще чего-нибудь.

Аграфена Семеновна. Ах, моя милая Фенна Степановна! Еще часу нет, как мы отобедали. Как это можно?

Фенна Степановна. И, душечка Горпинка, что за счеты! У нас в деревне все свое, не купленное. Прикажете? тотчас изготовят; у меня кухарка проворная, и горяченькое подадут. Так, перекусить пока, до полдника.

Аграфена Семеновна. Фи, как это можно! У нас в Петербурге даже и не ужинают. Вот идут к нам девицы, компания наша умножится, да и Тимофею Кондратьевичу будет повеселее.

Лопуцьковский. Мы, вояжеры, должны привыкать к одиночеству. Во время моего вояжа в Воронеж я и один не скучал... Правда, я тогда не был влюблен. (Вздыхает.)

Аграфена Семеновна. А теперь?

Лопуцьковский. Ш-ш-ш-ш.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же, Присинька и Эвжени.

Эвжени. Вот где наши машермеры! Мы вас, машермер, искали по всему саду.

Аграфена Семеновна. А мы сюда прямо вышли из дому.

Эвжени. Ах, машермер, сколько здесь прелестных видов! Мы с машер Присинькою нашли одно преромантическое место, тре сюперб!¹¹ В одном романе я читала описание точнехонько этого места.

Аграфена Семеновна. Какие здесь могут быть романтические места! Посмотрела бы ты в Петербурге: там у нас на каждой улице везде встретишь роман.

Фенна Степановна. Надо думать, что это имя модное, когда везде встречаются.

Аграфена Семеновна. Ах, нет, нет, не то… (В сторону.) Я с ней теряю всякое терпение!.. (Дочери.) У нас в Петербурге один Невский проспект стоит лучшего романа в четырех частях. Здесь ты подобного никогда не увидишь!