Назад к Мафусаилу - Сухарев Сергей Леонидович (читать полную версию книги TXT) 📗
Экрасия. Ты все время твердишь: «Куклы, куклы». Объясни, пожалуйста, что это такое.
Древняя. То, что вы именуете произведениями искусства. Изображения. Мы называем их куклами.
Архелай. Вот именно. Вы не понимаете искусства и непроизвольно принижаете его.
Древний. Известно, что дети делают кукол из тряпок. И любовно нянчатся с ними.
Древняя. Восемь веков тому назад, будучи ребенком, я сама сделала тряпичную куклу — такая особенно мила детям.
Новорожденная (с явным интересом). И она у тебя сохранилась?
Древняя. Нет, но я возилась с ней целую неделю.
Экрасия. Очевидно, ты и в детстве не ценила высокого искусства, раз даже тогда увлекалась грубыми самоделками.
Древняя. Сколько тебе от роду?
Экрасия. Восемь месяцев.
Древняя. Вот поживешь с мое и…
Экрасия (грубо перебивая). И, вероятно, тоже буду обожать тряпичные куклы. Но я, благодарение богу, еще в цвете лет.
Древняя. Ты еще не разучилась быть благодарной, хотя и не знаешь — кому. Ты просто маленькое животное, которое то благодарит, то бранится, то…
Акис. То болтает без удержу.
Архелай. И при этом думает, что разбирается в искусстве.
Экрасия (уязвленная). Я не животное, а живое существо с душой, разумом и человеческой плотью. Если бы ты, Марцелл, как следует одухотворил свои автоматы, они получились бы куда более удачными.
Древняя. Здесь-то ты и заблуждаешься, дитя мое. Будь две эти мерзкие твари всего лишь тряпичными куклами, они были бы и забавны, и приятны. Наша новорожденная играла бы с ними, и все вы со смехом подражали бы ей, пока не разорвали бы их в клочья, над чем посмеялись бы еще больше.
Новорожденная. Конечно, посмеялись бы. Разве это не смешно?
Древняя. Если что-нибудь смешит тебя, ищи в этом скрытую истину.
Стрефон. Да, ищи, пока ничего смешного не останется.
Древняя. Не озлобляйся из-за того, что твоя подруга переросла свою любовь к тебе. Новорожденная восполнит твою утрату.
Новорожденная. Да, да. Я дам тебе больше, чем она.
Стрефон. Ты? С твоей-то ревностью?
Новорожденная. Нет, я уже переросла это чувство. Теперь я даже люблю твою подругу за то, что она любила тебя, а ты любишь ее.
Древний. Это уже следующая стадия. Ты быстро идешь вперед, дитя мое.
Марцелл. Какая же все-таки истина скрыта в тряпичной кукле?
Древний. А ты подумай, почему вам мало тряпичной куклы и хочется чего-то более похожего на подлинно живое существо? Вырастая, вы принимаетесь ваять статуи и писать картины. Те из вас, кто не способны к этому, сочиняют сказки про вымышленных кукол. Третьи сами наряжаются куклами и разыгрывают пьесы про них.
Древняя. И чтобы самообман был полным, вы относитесь к куклам настолько серьезно, что Экрасия уверяет, будто изготовление их есть наивысший творческий акт, а слова, вложенные вами им в уста, — благороднейшие и священнейшие истины.
Экрасия. Чушь!
Архелай. Вздор!
Древняя. Но они чем прекрасней, тем дальше от вас. Вы не можете нянчиться с ними, как с тряпичной куклой. Не можете плакать — как плакали из-за тряпичной куклы, — когда они ломаются, теряются или вам кажется, будто они огорчили вас.
Древний. Потом, подобно Пигмалиону, вы начинаете требовать от своих кукол полного совершенства — сходства с живыми существами. Они должны двигаться и говорить.
Древняя. Любить и ненавидеть.
Древний. Думать, что умеют думать.
Древняя. Обладать гибким телом и горячей кровью.
Древний. Наконец, когда вы, как Пигмалион, добиваетесь и этого; когда автомат свергает с трона мраморное изваяние, а гомункул {231} — человека; когда тело и мозг или, по выражению Экрасии, душа, разум и плоть оказываются всего лишь обыкновенными механизмами и ваши побуждения, на поверку, сводятся к простым рефлексам, вы преисполняетесь ужаса и отвращения и готовы отдать все на свете, лишь бы вновь стать такими и вновь играть в тряпичные куклы, потому что с каждым шагом, отдалявшим вас от них, вы все больше отдалялись от любви и счастья. Разве это не правда?
Древняя. Отвечай, Марцелл. Ты ведь прошел весь этот путь.
Марцелл. Да, правда. Я испытал жестокую радость в то мгновение, когда, развив температуру в миллион градусов, увидел, как обе вылепленные мною твари превращаются в безвредный прах.
Древняя. Отвечай, Архелай. Ты ведь поднялся от изображения беззаботных детей до изображения напряженно мыслящих древних. Так это или нет?
Архелай. Отчасти так. Теперь для меня уже мало ваять хорошеньких детей.
Древняя. А ты, Экрасия, по-прежнему цепляешься за свои художественно выполненные куклы и видишь в них наивысшее выражение Жизненной силы?
Экрасия. Не будь искусства, жизнь была бы невыносима: действительность слишком груба.
Новорожденная (предвосхищая очередной вопрос древней). Как видно, теперь мой черед — я ведь родилась здесь на свет позже остальных. Но я ничего не понимаю ни в вашем искусстве, ни в ваших куклах. Я не хочу играть в них, я хочу ласкать своего милого Стрефона.
Акис. Мне уже четвертый год, и я всегда прекрасно обходился без ваших кукол. Предпочитаю не любоваться изделиями Марцелла и Архелая, а бродить по горам. Статуя милей вам, чем автомат, тряпичная кукла — чем статуя. Мне тоже, только человек мне еще милей, чем тряпичная кукла. Мне нужны друзья, а не куклы.
Древний. Однако я заметил, что по горам ты бродишь в одиночку. Не в себе ли ты обрел своего лучшего друга?
Акис. Куда ты клонишь, старик? К чему ведешь?
Древний. К тому, молодой человек, что творить ты способен лишь одно — самого себя.
Акис (задумчиво). Способен творить лишь самого себя? Экрасия, ты у нас умница. Скажи, ты поняла его слова? Я — нет.
Экрасия. Понять их не трудней, чем любое заблуждение невежды. Разве художник может стать более великим, чем его творение? Он способен создать образцовые произведения, но не властен исправить форму собственного носа.
Акис. Ловко! Что ты скажешь на это, старик?
Древний. Зато он способен изменить свою душу. Он мог бы исправить и форму собственного носа, если бы на превращение вздернутого носа в прямой стоило тратить силы. Кому охота претерпевать муки творчества ради пустяка?
Акис. Что ты скажешь на это, Экрасия?
Экрасия. А вот что: если бы древние изучили теорию искусства, они поняли бы, что различие между красивым и уродливым носом бесконечно важно, что, в сущности, только это на свете и важно.
Древняя. Иначе говоря, они поняли бы то, во что не могут верить и во что не верите вы сами?
Акис. Вот именно, сударыня. Искусство лживо, потому я его и не терплю. Оно — сплошное притворство. Экрасия никогда ничего дельного не говорит — только языком мелет.
Экрасия. Ты груб, Акис.
Акис. Ты хочешь сказать, что я не играю и не притворяюсь? Но я не прошу тебя играть со мной. Почему же ты требуешь, чтобы я играл с тобою?
Экрасия. Ты не вправе обвинять меня в притворстве. Я нашла в искусстве счастье, которого не дает мне действительность. Я говорю об искусстве с полной искренностью. В нем есть тайна и волшебство, о которых вы даже не подозреваете.
Древняя. Да, дитя, искусство — магическое зеркало, и оно нужно вам для того, чтобы в зримых образах отражать ваши незримые мечты. Чтобы видеть свое лицо, вы пользуетесь зеркалами из стекла; чтобы видеть свою душу, вы пользуетесь созданиями искусства. Нам же, старшим, не нужны ни зеркала, ни творения искусства. Мы умеем непосредственно чувствовать жизнь. Научившись этому, вы тоже отбросите свои зеркала и статуи, игрушки и куклы.
