Ай да веселье! Пир да гульня! [126]
Примите в компанию и меня!
Вот она, армия, войско Христово!
Турки вы? Антибаптисты? Кто вы?
В воскресный-то день — и такой вертеп!
Иль мните, что бог всемогущий слеп,
Что долготерпенье его без предела?
Или иного у вас нет дела,
Как ублажать в непотребстве тело?
Quid hie statis otiosi? [127] [128]
Черти! Буяните, то и знай!
А фурии смерти когтят Дунай.
Баварцы последней лишились твердыни,
Регенсбург в лапах врага отныне, —
А войско пирует! Вошло во вкус!
Брюхо растит и не дует в ус.
А мысли-то не о войне — о вине.
И точите вы языки — не клинки.
Подавай вам быка да бабьи бока.
Где уж словить Оксенштирна-быка? [129]
Разорен, обнищал христианский люд, —
А у войска жратва на уме да блуд.
Час великой вселенской кары настал!
Знаменья в небе грозят бедою,
И господь среди туч широко распластал
Огненно-красную мантию боя.
Он комету, как розгу, над миром занес,
Предвещая безмерные бедствия вскоре.
Церковь стала ковчегом в кровавом море,
И не реки текут, а потоки слез.
Возьмите римскую-то империю.
Зовут пилигримскойвезде теперь ее.
Рейнские воды— поток невзгоды,
Монастыри— пустыри, где живут упыри.
Пу́стынипревращены в пустыни.
Амвоны— в загоны, в святой обители
Свили гнезда себе грабители.
Благословенные наши земли
Корчатся, адскую боль приемля.
Да тут и странного нет ничего!
Все через ваше идет скотство,
Через безбожье, которым объяты
Все — от полковника до солдата.
Ведь грех-то — он словно камень-магнит,
Который железо и сталь манит.
За лиходейством следует мука,
Подобно слезе после едкого лука.
Вначале — покой, а потом уж — рцы:
Взгляните в азбуку, молодцы!
Ubi erit victoriae spes,
Si offenditur Deus? [130] [131]
В бордель от святых удираете месс
И смеете жить, на победу надеясь?
Гласит изреченье: «Коль ищешь — найдешь».
Скажем: евангельская вдовица [132]
Сыскала утерянный ею грош;
Братьев — Иосиф [133]; Саул — ослицу. [134]
Но тот, кто ищет в солдатских рядах
Совесть, веру, божий страх,
Тот не сумеет найти их. Где там!
Хоть сто фонарей зажигай при этом.
Правда, другие случаи есть.
Можно у евангелистов прочесть
О том, как солдаты в пустыню явились
К отшельнику. Каялись там, крестились:
«Quid faciemus nos?» [135]— «Что делать нам,
Чтоб в лоно вернуться твое, Авраам?»
Et ait illis, — и он им изрек, —
«Neminem concutiatis —
Не живодерничайте вовек;
Neque calumniam faciatis! —
Убойтесь лжи! — И сказал засим: —
Contenti estote — довольны будьте
Stipendiis vestris — окладом своим
И о подлых привычках ваших забудьте,
Ибо заповедь есть одна меж другими:
«Не тревожьте всуе господне имя».
Но где отвратительнее бранятся,
Чем здесь, у Фридландца? Скажите, братцы!
Коль на каждую молнию или гром,
Что вы призываете злым языком,
Церковь в колокола бы звонила,
В стране бы давно звонарей не хватило.
И если бы хоть волосок один
Выпадал за каждое «чертов сын»,
Что извергает ваш рот паршивый,
К утру вся бы армия стала плешивой,
Будь вы хоть с Авессаломовой гривой. [136]
Взять Навина [137]— он тоже солдатом был.
А Давид Голиафа пращой убил. [138]
Но кто сказал вам, заблудшие овцы,
Что те были ерники и сквернословцы?
Ведь как будто ничуть не трудней сказать
«С нами божья матерь!», чем «В бога мать!».
Однако известно: чем бочка полна,
То извергает наружу она.
И еще есть заповедь: «Не укради!»
Ее вы, как вижу, точно блюдете.
Зачем же красть, коль все даром берете?
От ваших уловок, угроз, обжорства
Хитросплетений и крючкотворства
Дукаты хранить в сундуке что толку?
Из чрева коровы изымете телку.
С яйцом заодно берете курей.
Вспомните, как говорил иерей:
«Contenti estote», — учил он, бывало.
Что вам — пайка полкового мало?
А впрочем, к чему вас бранить, когда
Сверху эта идет беда.
Каков поп, таков и приход.
Возможно, и в бога не верует тот.