Первая встреча, последняя встреча... - Валуцкий Владимир Иванович (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗

— Смешные они, ребята.

— Вадик…

— Угу.

— Давай поженимся, а? Я тебе девочку рожу.

Молчание. Долгое. Он поднимается.

— Ну зачем же так…

Расстроенно ходит по комнате, ищет сигареты, спички и не может найти.

— А что я такого сказала…

— Мы же договорились.

Знаю, но не могу остановиться. Может быть, потому, что иначе заплачу.

— Но почему? Почему? Ведь все так просто: если люди любят друг друга…

— Зачем об этом именно сейчас?

— А когда? Когда?

— Оля, что с тобой? Ты ведь всегда была умницей, малыш?

— Я не малыш! Мне тридцать лет! Я не могу больше ждать, не могу… Ну почему?

— Что почему?

— Если людям хорошо вместе, почему им не должно быть хорошо всегда?..

Он все ходит по комнате. Ни сигарет, ни спичек…

— Ну хотя бы потому, что сегодняшний день — это мечта. Сказка. А сказка, малыш, не может повторяться каждый день.

— Я не малыш! Почему?

— Потому что, Оля, не можем же мы и вправду позволить себе забыть обо всем. Должно пройти время, сейчас не тот момент. Юля несчастный, зацикленный на своей работе человек, сейчас она без меня просто погибнет. Все у нас с тобой будет хорошо, но пока обстоятельства сильнее нас…

— Почему?

— Что, черт возьми, почему?

Нет никаких сил унять это глупое слово. Оно существует, звучит помимо моей воли:

— Ну почему? Почему? Почему?..

Едем в машине по городу молча. Уже совсем стемнело, парочки возвращаются с гулянки.

— Посиди. Ключи надо отдать.

Сижу, словно закоченев. И никаких чувств: ни злости, ни обиды, ни досады — тупость какая-то и усталость. Господи, зачем я здесь сижу? Вот едет такси свободное… Выскакиваю навстречу, машу.

— В парк.

— Мне здесь, недалеко.

— В парк!

— Я вас очень прошу!

— Сказано — в парк!

Сколько злости может быть в одном человеке. И за что? Сажусь обратно в «жигуленок». Вернулся Вадим.

Опять едем, молчим, он косится на часы, чувствую, начинает нервничать.

— Устала? Это свежий воздух. Наглоталась кислороду.

И снова наступает тишина, и длится до тех пор, пока машина не останавливается.

— Оля…

— Да?

— Твой дом. — Он положил руки на руль, смотрит ожидающе.

А на меня опять нашло оцепенение.

— Ну, пока?

— Пока.

— Что с тобой? Ты обиделась?

— Нет.

Проводит рукой по моей щеке.

— Если я тебя чем-то обидел, прости. Но главное — отдохни и выспись. Все не так плохо, малыш! До завтра!

А у меня нет сил даже бросить шутливо «спасибо за компанию», или «привет жене», или еще что-нибудь прощальное в этом роде. Потому что эти наши прощальные слова стали вдруг такими огромными, так много стали значить, что, может быть, даже значат сегодня: «навсегда».

Захлопнула дверцу. Вадим постоял, подумал и газанул.

Вхожу в подъезд, машинально достаю из ящика газеты, накопившиеся за два дня. Поднимаюсь, отпираю квартиру, зажигаю везде свет. Прибрано, пусто. И даже Антошки нет.

Вот теперь, девушка, можно и зареветь, повалившись на диван. Сколько же ты лет, старушка, не плакала?.. Но слезы кончились быстро, как весенняя гроза.

Наверное, это не проходит даром — так долго быть современной и самостоятельной. Вот и плакать разучилась. И правильно. Зачем? Слезами болезни не поможешь.

Включила проигрыватель.

«Держи меня, соломинка, держи…»

Лежу, шмыгаю носом, тупо рассматриваю газеты. Из них вылетает конверт. Странное письмо — адрес мой, а фамилии нет, только: «Оле».

Внутри листок, и на нем номер телефона, больше ничего. Не такой уж, значит, Веня чудак. Все предусмотрел, даже момент. Значит, это судьба.

Насухо вытираю слезы, убираю музыку, подхожу к телефону. Снимаю трубку. Нет… А почему — нет? Жить значит действовать, всему наперекор и назло, только так. Набираю номер.

Гудки. Голос:

— Да?

Молчу. Снова голос, с робкой и радостной надеждой:

— Это Оля?..

И я отвечаю:

— Да.

— Антон, — говорю я сыну утром на кухне. — Сегодня ты останешься в саду.

Мгновенно вскинул на меня глаза, и губы подозрительно задрожали. Только бы самой не расчувствоваться.

— Я не хочу…

— Мало ли чего ты не хочешь, у меня дела. Работа. Ты будешь с Валей, она сегодня ночью дежурит.

— А завтла ты меня возьмешь?

Я поднимаюсь из-за стола, иду с чашкой к мойке.

— Иди собирайся, мы опаздываем.

— А завтла ты меня возьмешь? Я не хочу на пятидневку!

Хоть и не оборачиваюсь, делая вид, что занята мытьем посуды, чувствую, как захлопали у него все быстрее ресницы — вот-вот расплачется, но кричать начинаю первой:

— А если и на пятидневку — что плохого? Вон Сережка Ларисин все время на пятидневке! Имею я тоже право отдохнуть?

— Не имеешь! — Все. Заревел. Бросаю чашку, обнимаю его.

— Антошечка, милый, так надо… С тобой Валя будет, и я буду каждый день приходить.

— Не хочу на пятидневку! Чхи!

— Не обезьянничай, нету тебя насморка!

— Чхи!.. К-хе!.. Не хочу на пятидневку! Не хочу на пятидневку!

Нет, это невозможно. Решила быть твердой — надо быть твердой до конца.

— Это не ребенок, а наказание! В Сибирь его ссылают! Собирайся, не выводи мать из себя! — ору я таким страшным голосом, что самой становится страшно.

Едем в нашем персональном экипаже, Лариске опять подвезло, и нам заодно.

Обнимаю Антошку, а он не шелохнется под моей рукой.

— Детсад! — объявляет наш Коля, как в настоящем автобусе, только не по радио.

— Ну, мой милый, будь мужчиной, — целую я Антошку. — Все хорошо? Да? Валюшка, следи, чтобы ночью не раскрывался, у него манера ногу высовывать, а у вас сквозняки.

— Не беспокойтесь, мамаша! — Валюшка выпрыгивает из автобуса и профессионально командует: — Дети! Взялись за руки! Пошли!

Повели наших мальчишек…

— Ну? — дорывается наконец до вопроса, который ее давно мучил, Лариска. — Так ты это серьезно?

— А что?

— Нашла — любовь…

— Любви, Лариска, вообще нет, а он — единственный, кто об этом честно говорит.

— Ну, мать, с тобой не соскучишься, — только и может вымолвить Лариска и молчит всю оставшуюся дорогу.

Вечером, после работы, я привела квартиру в идеальный порядок, частично переставила мебель, создала уютное освещение, надела новое платье, туфли на каблуке и села ждать.

Вот и звонок в дверь.

Иди открывай, пути назад нету.

На пороге стоит Вениамин, с маленьким чемоданчиком, почему-то в теплом пальто, хотя до морозов еще далеко. Основательно собрался, надолго.

— Здравствуйте…

Вид у Вениамина все-таки растерянный. Но я все успела продумать, и голова у меня работает четко, как часы.

— Здравствуй. Раздевайся. Это все твои вещи?

Он поставил чемоданчик аккуратно в угол прихожей.

— В основном. Бумаги, книги, материалы к диссертации…

— Проходи.

Мы проходим в комнату.

— Садись.

— Где?

— Где хочешь. Ты же дома.

Он осторожно присел на краешек дивана.

— Да, действительно. Трудно сразу, понимаете… У вас как-то по-новому. Перестановка.

Я достаю из бара бутылку, ставлю рюмки. Наливаю:

— За новоселье!

Вениамин берет рюмку, смотрит на меня:

— За вас, Оля. Вы удивительная!

Глядит на меня, глядит — и не пьет.

— Вениамин, может быть, вы считаете, что я зря позвонила? В таком случае…

— Что вы? Просто я не думал, что так на самом деле бывает. Я, понимаете, Оля…

— Вы хотели за меня выпить.

— Да… — Выпил. — Это что такое?

— Ликер. А что?

— Вкусно, — расслабился, вроде полегчало. — Понимаете, Оля, обычно мы говорим миллион слов, и каждое исполнено смысла и значения — но они куда-то уходят, растворяются в суете…

— Я все хорошо помню. Могу повторить.

— Что вы! Я тоже помню. Поэтому я и приехал, не думая. Хотя мама и устроила мне скандал.