Мезозойская история Пьеса в двух действиях - Ибрагимбеков Максуд Мамедович (книги онлайн полные txt) 📗
З а у р. Почему неправильно? Ты сам сказал, что не любишь футбол?
С а б и р. Слушай, при чем здесь футбол? Я о серьезных вещах говорю, а ты футбол, футбол! Знаешь, о чем я подумал? Эти люди, самые разные люди, переживают из-за какой-то спортивной команды, а я, Сабир Топчиев, не футбольный, а самый что ни на есть настоящий нефтяник, вылетел из высшей лиги без всяких переживаний! Можно сказать, даже не заметил этого. Разве это правильно?
З а у р. Это когда же ты был в высшей лиге?
С а б и р. Когда Баку был Баку — нефтяной столицей мира! А все остальные нефтяные районы были «второй Баку», «третий Баку» и радовались, когда их так называли. За честь считали! А теперь в высшей лиге Тюмень, Татария… Много…
З а у р (улыбается). Я знал, что ты патриот, но до такой степени!..
С а б и р (задетый улыбкой Заура). Еще подумаешь, что я из-за этого. Нет. Это я просто рассказал тебе, какая сейчас ситуация в нефтяной промышленности: уйду — некому будет тебе объяснить. Я говорю откровенно — ухожу на пенсию потому, что мне неинтересно работать. Все! Вот главная причина. Честное слово!
З а у р. Не спрошу, и не надейся!
С а б и р. Удивил. Я знал, что не спросишь. Это уметь надо — вовремя вопрос задать. Если хочешь знать, в наши дни люди беседовать разучились. Теперь же не беседуют, только разговаривают. Раньше специальная застольная беседа была, специальная деловая, специальная любовная, специальная вражеская беседа была, в конце концов. А теперь? Все такие деловые стали.
З а у р (торопливо). Хорошо, хорошо, спрашиваю. Почему тебе стало неинтересно работать?
С а б и р. Все началось с таблички. В ста километрах от берега на седьмой день, когда не переставая дул норд и связь с берегом была только по радио, я увидел табличку: «Прием в среду и пятницу с двух до трех», - и понял, что происходит что-то новое и непонятное.
З а у р. Ну, знаешь! Когда вы забивали первые сваи, вас было несколько десятков человек, а сейчас нас пятьдесят тысяч, и если хотя бы пять тысяч из них захочет попасть сразу в ту дверь с табличкой, то может начаться небольшая давка. Я что-то не понимаю, куда ты клонишь? Все, что не похоже на те времена, когда ты пришел на морской промысел…
С а б и р. Я не пришел на морской промысел… Я пришел в открытое море, а промысел появился после моего прихода…
З а у р. Памятник поставим. Но не можем же мы жить по законам того времени. Не хочешь ты этого понять. Надоела всем эта псевдоромантика, которую ты проповедуешь. Ты думаешь, со стороны не заметно, как тебя все раздражает: новая техника, то, что все учатся, - чуть ли не предательством ты это считаешь рабочему делу; даже то, что ребята зарабатывают неплохо, тоже тебе на нервы действует. Только потому, что вы получали мало, потому, что вы одевались плохо, потому, что вы недоедали и жили по пять человек в одной комнате! Это и понятно…
С а б и р. Сынок, тебе не стыдно? (После паузы.) Да нет, тебе и не должно быть стыдно — просто ты обо мне плохо думаешь. Думай и дальше как хочешь. Если бы человек менялся от того, как о нем думают другие, сейчас половина людей ходила бы в виде зверей, половина — в облике ангелов… Я не о себе думаю и не о том, что ты обо мне будешь думать, со мной все понятно — я уже ухожу на пенсию. Я сейчас о тебе беспокоюсь, - оказывается, ты в людях главного не понимаешь… Ты говоришь, мне не нравится, что ребята зарабатывают больше, чем мы в свое время… Сказали бы нам тогда, что ни один рабочий не получает меньше двухсот пятидесяти, а есть и такие, что и пятьсот рублей в месяц выбивают, мы бы не поверили. Да! Но это, по-твоему, неплохой заработок. Если бы от меня зависело, я бы этим ребятам за их труд в пять, в шесть раз больше платил бы… И это было бы справедливо! За то, что они круглые сутки в снег и зной в море мокнут. Когда-нибудь так им и будут платить… Да, я не понимаю музыку, которую вы слушаете, и мне смешна иногда ваша одежда, но мне приятно, что у вас есть возможность слушать любую музыку, и я радуюсь, что вы одеваетесь так, как вы хотите. И я скажу тебе, что мне не нравится! Не сказал бы я тебе этого, если бы не уходил. Когда ты пришел к нам в первый день, я подумал про тебя — в этом парне есть что-то от тех людей, с которыми я в восемнадцать лет также пришел сюда. Кажется, этот парень, подумал я про себя, кое на что способен. Может быть это как раз один из тех избранных, которые творят чудо, когда приходит время чудес.
З а у р. И ошибся, Сабир, с самого начала. Чудес не бывает, и я не бог.
С а б и р. А они разве были богами, восемнадцатилетние и двадцатилетние, в те времена, когда о морских промыслах никто и слыхом не слыхал. Не было еще эстакад ни в Мексиканском заливе, ни в Северном море. Нигде не было в мире! А они взяли и построили. Ты прав. Они не были богами! Я не знаю, кем они были. Но они рвались вперед, так уж они были устроены, а вы не рветесь, и мне это не нравится. Ты только что в шутку памятник мне посулил, а я ведь в нем не нуждаюсь. Мы его сами себе установили в тот день, когда затопили старые корабли, чтобы было с чего бурить в первый раз в истории морское дно. Этот памятник теперь на всех лоциях и картах «Островом семи кораблей» называется. Памятник покойным Сафарову, Каверочкину, Керимову… И мне, еще живому. Я еще раз тебе говорю — я ухожу потому, что мне уже неинтересно работать. Пять лет я каждый день ожидал, что ты скажешь: «Хватит, ребята. А теперь давайте…»
З а у р. Ну что давайте?!
С а б и р. Если бы я знал, давно сказал бы. Я надеялся, что ты знаешь.
З а у р. Мне, Сабир, очень приятно, что ты обо мне так думаешь, но, к сожалению, не всем дано быть Каверочкиным, Сафаровым или Керимовым.
С а б и р. А Таиров?
З а у р. При чем здесь Таиров?!
С а б и р. Я спрашиваю, а ты как ответишь — твое дело.
З а у р. Таиров? Нет, я не Таиров.
С а б и р. Ты прав.
3 а у р. И все-таки, может быть, ты останешься?
С а б и р. Нет. Как вернешься, уйду.
Квартира Нармины, она накрывает на стол.
Здесь же, в комнате, Рауф и отец Нармины.
Р а у ф (подходит к столику с нардами — там рукоделие, ножницы). Какие нарды!.. Да… Это вам не пластмасса!
О т е ц Н а р м и н ы. Слоновая кость и перламутр. Эти нарды мне от прадеда достались. У нас в семье все любили эту игру. А посмотрите, какие там шашки и кости!
Р а у ф (берет рукоделие и ножницы). Куда это положить?
Н а р м и н а. На подоконник.
М а т ь Н а р м и н ы (заглядывает в комнату). Рауф, вы какой чай любите — крепкий или нормальный?
Р а у ф. Не беспокойтесь, я вас прошу. Подождем прихода ваших гостей.
М а т ь Н а р м и н ы. Нет-нет, я вам сейчас налью. Заварю на свой вкус, надеюсь, понравится. Нарминочка, принеси варенье, только спроси у Рауфа, какое он любит. (Уходит.)
Р а у ф (раскрывает нарды). Вот это да! Представляю, как приятно играть этими шашками на такой доске! Удивительное дело — с тех пор как я научился играть в нарды, все время вот и выгрываю.
О т е ц Н а р м и н ы (тоном, полным сарказма). Да? Интересно.
Р а у ф. Ничего с собой поделать не могу — выигрываю, и все тут. А вы умете играть?
О т е ц Н а р м и н ы. Я?! Поигрываю иногда.
Н а р м и н а (достает из книжного шкафа грамоту, показывает Рауфу). К твоему сведению, папа официально десять лет подряд чемпион своей проектной мастерской.
Р а у ф (берет грамоту). Здорово! Никогда с чемпионом не играл. (Раскладывает нарды.) Сыграем?
О т е ц Н а р м и н ы. Здесь?!
Н а р м и н а (Р а у фу). Для чего тебе нарды?
Р а у ф. Да что ты! Когда у меня еще будет возможность с чемпионом сыграть? «Карпов против Фишера»! Прошу вас!
М а т ь Н а р м и н ы (несет чай). Мужчины обычно любят крепкий. Не знаю, как вам понравится, я, добавляю в чай щепотку корицы. У нас дома всем… Вы что, в нарды собрались играть?!
