Женский вопрос - Тэффи Надежда Александровна (читать книги регистрация txt) 📗
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ. А зачем ты сейчас этого горничного за шею держала?…
ПРОФЕССОРША. Я… я… я думала, что это ты… Он так справа зашел, понимаешь? И ты часто справа стоишь, и… и здесь получилась иллюзия… рефлекторный обман правой половины левого мозгового полушария… Явление, которое нужно будет еще разработать…
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ. Ах нет, не нужно, не нужно! Ты не разрабатывай, пусть лучше кто-нибудь из ассистенток…
Уходят в столовую. Степка в другую дверь. Через минуту из той же двери входит денщиха.
ДЕНЩИХА. Ишь… не в те двери попала. (Заглядывает.) Столовая там. Господа питаются… Генеральша-то моя чвакает – аж сюда слышно.
СТЕПКА (входит с блюдом) . Ай!…
ДЕНЩИХА. Степану Ильичу, наше вам. Глаза нале-во! Куды вы эдак рысью марш направляетесь?
СТЕПКА (отмахиваясь блюдом и роняя котлеты) . А ну вас! Как сюда попали?
ДЕНЩИХА. Перекусила малость и запила малость перекусочку-то. Федорушка поднес. Хорош Федорушка-то, а ты, Ильич, еще лучше (убежденно), ты, Ильич, – ягода. И я всегда согласна тебя осчастливить. Ты мое честное имя трепать не будешь, поведение твое самое выдающееся. А я всегда за себя постою. Слыхал нашу солдатскую песню? (Поет и приплясывает.)
А вашу мужчинскую скромность ценю. И за вас грудью всегда пойду на всякого супостата. Грудью! Так точно-с! А вы меня за то всегда можете угостить-с. (Поднимает с пола котлету, вытирает обшлагом и ест.) Потому, как поется у нас в песне: «И за любовь мою в награду ты мне слезку подари!…»
СТЕПКА (подбирая котлеты на блюдо, денщиха помогает, вытирает котлетки рукавом). О Господи Соломонида Фоминишна! Да ведь мы к вам завсегда… Ой, Господи, никак, идут. (Бежит с блюдом в столовую.)
Деищиха уходит. Из столовой быстро выходит отец. За ним тетя Маша, за ней гурьбой остальные.
ТЕТЯ МАША (с бутылкой шампанского в руках) . Нет, Шурочка, ты должен покориться. Это старинный польский обычай. Когда мы стояли в Польше, у нас ни один обед без этого не обходился. Всегда перед пирожным кто-нибудь предлагал выпить из сапожка хозяина дома.
ОТЕЦ. Но ведь мы не в Польше… Мне так неловко.
ВСЕ. Пустяки! Нужно! Что за глупости! Это так весело! Оригинально! Обычай!
МАТЬ. Ну, полно кривляться! Сам радешенек. Снимай сапог! Чего ломаешься?
Отец садится и медленно стягивает с ноги высокий сапог.
ТЕТЯ МАША. Ну, вот и отлично! Давай сюда! Вот так. (Выливает бутылку в сапог.) Степочка! Тащи, дружок, еще бутылочку! Еще две! Две тащи! Постой, тебе самому не откупорить – Катя, помоги ему.
Выливает еще две бутылки. Сапог растягивается в вышину.
Давай еще две.
МАТЬ (тревожно). Может быть, одной довольно? Эдакая прорва… Ну и размер…
ТЕТЯ МАША. Лей еще! Вот так, за здоровье прекрасных мужчин! Ура! Пью первая!
ПРОФЕССОРША. Я! Я первая. Я не могу пить после вас! У вас во рту, наверное, всякие молекулы… Мне не поднять… Помогите… Подоприте снизу…
Тетя Маша поднимает сапог за каблук, вино выливается на профессоршу.
ПРОФЕССОРША (захлебываясь). Ай, тону! Тону! У меня очки всплыли! Спасите! Я жить хочу!
Петр Николаевич рыдает у нее на плече.
МАТЬ (Маше). Что ты наделала?
ОТЕЦ. Ужасно! Ужасно! Такую массу вина вылить…
ТЕТЯ МАША. Виновата, виновата. Я ведь по вашему же указанию желала услужить, хе, хе. Расскажу рам по этому поводу одну историйку. Факт, но верно. Была, видите ли, одна бригадная генеральша, страшнейшая ругательница; так она, знаете ли, ругалась до такой степени…
ОТЕЦ. Мари, ле-з-анфан!…
ТЕТЯ МАША. Ах, виновата, виновата, не руду!
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ (вытирает жену носовым платком). Едем домой, дружок, ты отдохнешь, просохнешь.
ПРОФЕССОРША (трет глаза и хнычет). Все равно! Очки уплыли… И главное, так вредно после обеда это холодное обливание. Если бы перед обедом, я бы даже была благодарна. И в платье тоже нехорошо. Зачем было делать в платье? Надо было раздеться…
ТЕТЯ МАША. Хе! хе! хе! А у нас в полковой конюшне…
ОТЕЦ. Да вы присядьте, вот сюда, к печке – мигом обсохнете.
ПРОФЕССОРША. Ах нет… Лучше велите попить меня эфиром, чтобы ускорить испарение. Что? Нет? Так я пойду лягу. Простите, господа, я вас не задерживаю ввиду инцидента.
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ. Лили! Лили! Мы у них, а не они у нас.
ПРОФЕССОРША. Ах да, совершенно верно, друг мой. Во всяком случае, благодарю вас, господа' за оказанную мне честь и надеюсь, что и впредь не забудете своим посещением… Чего тебе, Петруша?… Посещением. Простите за скромную трапезу, но поверьте, что я от души, от души старалась обставить все поприличней, и если не удалось, то прошу прощения. Что, Петруша? Да, да! Мы у них, как говорит мой муж, то есть мы у вас в свою очередь тоже непременно побываем. До свиданья! (Делает эффектный поклон и направляется в Ванину спальню.)
ВАНЯ. Ай, ой! Не туда! Не туда!
КОЛЯ. Госпожа профессорша, там Ванина спальня.
Петр Николаевич и Степка подхватывают профессоршу под руки и уводят.
МАТЬ. Эдакий ум!
ОТЕЦ. Гениальная женщина!
КАТЯ. Но до чего рассеянна!
ТЕТЯ МАША. Гм… да. Припомнился мне по этому поводу…
МАТЬ. Ну, детки, вы теперь пойдите, а мы здесь посидим в своей компании, покурим. Шурочка, приготовь нам кофе.
Отец, Ваня и Коля уходят.
Ну, теперь можно сан фасон. (Закуривают сигары.)
ТЕТЯ МАША. Что это у тебя Ваня какой-то хмурый стал?
КАТЯ. Это он все с Андреем Николаевичем своим мужским вопросом занимаются.
ТЕТЯ МАША. Это насчет мужского равноправия, что ли?
МАТЬ. Ну да. Совсем с ума спятили. На курсы идут, волосы отпускают; Андрей, дурак, ерунды начитался и моего Ваньку сбивает. Выдать бы их поскорей за хороших жен…
АДЬЮТАНТКА. Я бы никогда не взяла такого молодого человека, который катается верхом, и отпускает волосы, и на курсы бегает. Это так нескромно, так немужественно. Впрочем, Екатерина Александровна, вам, кажется, нравится Андрей Николаевич?
КАТЯ. Гм… да. И рассчитываю, что его можно будет перевоспитать. Он еще молод. Наконец, хозяйство, дети, все это повлияет на его натуру.
