Юлий Цезарь - Шекспир Уильям (книги полностью .txt) 📗
Мы будем односторонни, если увидим здесь только искусство демагогии Антония. В его речи и точный расчет трезвого политика. Брут полагал, что народу важнее всего духовные ценности — призрачный идеал свободы и добродетели. Антоний знает: народу нужен хлеб. Не к идеалам, а к материальным интересам народа апеллирует он — и одерживает победу.
Что же сказать о народе? Признать ли правоту критиков, высокомерно характеризующих его как темную, глупую и жадную толпу? Поверить ли им в том, что и Шекспир был именно такого мнения о народе? Согласиться с этим может лишь тот, для кого суть трагедии в Бруте, Цезаре и Антонии. Но народ недаром введен Шекспиром в центр конфликта. Его роль отнюдь не служебная. Он не только участник трагедии, но и главный ее трагический субъект, во всяком случае, трагичный не менее Брута.
Обратим внимание на то, что презрение к народу питает Антоний. Брут уважает народ и даже после изгнания не попрекает его ни единым словом. Они воплощают два полярных отношения к массе. Для Антония она средство, для Брута — цель, ибо общее благо включает и благо народа. Народ у Шекспира не так глуп, как думает Антоний, но и не так идеален, как представляется Бруту. Да, он задавлен нуждой, лишен культуры, не очень разбирается в хитросплетениях политики. Но у него есть здравый смысл и чувство справедливости. Вдумавшись, мы заметим, что, поддержав сначала Брута, а затем переметнувшись на сторону Антония, народ в обоих случаях поддавался тем аргументам, в которых была справедливость или хотя бы ее подобие. Демагог Антоний начал с апелляции к лучшим, благороднейшим чувствам народа. Только смутив его, сбив с толку, сумел он завоевать его поддержку неправому делу.
Буржуазно-либеральные критики могли сколько угодно трактовать материальные интересы народа как проявление его низменности. Автор «Короля Лира» не мог игнорировать значение такой простой, но страшной вещи, как бедность. Антоний бросил народу подачку, и это довершило его успех. Он сыграл на обеих сторонах народной души, а критики хотят видеть только одну ее сторону — заботу о хлебе насущном.
Трагедия народа состоит в незрелости его сознания, в неумении отличить своих истинных друзей от мнимых. Толпа оказалась податливой на лесть Антония, не оценив того, что Брут разговаривал с ней, как равной ему в понимании. И свершилось самое трагическое в истории — народ отверг своих истинных заступников, поддержав и дав власть тем, кто являлся его злейшими врагами. Народ сам надел на себя цепи рабства.
Таков объективный смысл трагедии «Юлий Цезарь». Читатель, всегда в таких случаях недоверчивый, подозревает критику в том, что она приписала Шекспиру больше, чем он сам думал. Я заканчиваю этот краткий очерк трагедии с мыслью противоположной: Шекспир вложил в нее много больше, чем мы в состоянии понять и оценить.
Грандиозное богатство мыслей, глубочайшее чувство противоречий истории, выраженное в образах и ситуациях, удивительное умение сделать все это живым придали «Юлию Цезарю» ту степень художественной завершенности, благодаря которой замечательное творение Шекспира стало высшим образцом исторической и политической трагедии во всей мировой драме.
А. Аникст
