Кориолан - Шекспир Уильям (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗
Вторая особенность Кориолана — его сосредоточенность на собственной личности. Он «эготист» в том смысле, в каком Тургенев (неверно, на наш взгляд) применил это слово к Гамлету. В мире для него важно только его "я". Оно для него выше всех его личных и общественных связей. Самосознание личности доходит до полного противопоставления своего "я" всему обществу. Это противоречие глубоко волновало Шекспира-гуманиста. Он не склонен был ограничиваться установлением тех объективных обстоятельств, которые обусловили этот конфликт. Глубокая этическая основа шекспировских трагедий состояла в том, что и сама личность была повинна в этом и потому должна была нести за свою трагическую вину ответственность.
Поворотный пункт трагедии — сцена на Форуме (III, 3). Кориолан поддался уговорам Волумнии и Менения. Он вышел к толпе, готовый унизиться до просьб и терпеливо выслушать общественное порицание его недостатков. Дело трибунов почти проиграно. Еще мгновение — и власть окажется в руках Кориолана, который, как они верно предвидят, будет пользоваться ею с непреклонностью тирана. В стремлении к тиранической власти его и обвиняет Сициний. Но Кориолан стерпел бы и это, если бы не одно слово, вонзающееся в его сознание ядовитой стрелой. Сициний называет его «изменником народу» (III, 3). Удар был направлен метко. Кориолан мгновенно сбрасывает несвойственную ему личину смирения и разражается потоком ругательств по адресу народа и трибунов. Это решает его судьбу: римляне изгоняют Кориолана. Он и сам не хочет оставаться здесь, где всех его заслуг перед государством оказалось недостаточно, чтобы иметь право быть самим собой.
С этого момента действие становится трагическим. Обнаруживается не только трагическое положение героя, но и трагедия всего римского общества. Сначала только близкие ощущают горе разлуки с Кориоланом. Но уже вскоре осознают трагизм своего положения и все остальные.
Корни трагизма в том всеобщем разладе, который мы видели с самого начала действия, но непосредственным толчком к взрыву является изгнание Кориолана и следующий за этим его переход на сторону вольсков.
Если борьба в Риме происходила на наших глазах и мы видели, как созревал конфликт, то измена Кориолана оказывается внезапной и мы не имеем возможности судить о том, что происходило в его душе, когда он принял роковое решение. Прощаясь с родными и друзьями (IV, 1), Кориолан еще сам не знает, что будет делать. Он лишь обещает остаться самим собой. Но уже в IV, 4 мы его видим в Анциуме и слышим признание: Рим он возненавидел, а город врагов стал ему мил.
На этом этапе действия обнаруживается самое крайнее последствие индивидуализма Кориолана. Его вера в себя, свою самоценность, доводящая его до измены родине, — свидетельство того последнего предела, до которого дошел распад всех естественных и общественных связей между людьми.
Начиная с первой части «Генриха VI», Шекспир не раз изображал акты измены (в данной хронике — герцога Бургундского). Всюду она была свидетельством низменности тех, кто ее совершал. Побудительными мотивами была мелкая корысть, самозащита и т. п. Здесь же мы имеем случай измены из принципа, по убеждению. Кориолан не мелкий предатель, не жалкий трус, даже в своей измене он остается по-своему мужественным и величественным, как это можно видеть в сцене его объяснения с Авфидием (IV, 5). Как ни парадоксально это прозвучит, но, даже совершая измену, Кориолан остается прямодушным.
Его чистая жажда мести нуждается в реальной поддержке вольсков. Для Кориолана они и их вождь Авфидий были неким абстрактным воплощением силы, враждебной Риму. Он и хочет использовать ее для своей мести. Однако и лагерь вольсков заражен язвой своекорыстия, которая так возмущала Кориолана в Риме. Кориолан думает, что вольски будут орудием его мести, а Авфидий рассчитывает, что орудием ему послужит Кориолан. При этом Авфидий не просто отдельное лицо. За ним стоит государство, общество, такое же внутренне противоречивое, как Рим. У вольсков есть свой плебс и своя аристократия. Одной короткой сценой Шекспир дает нам почувствовать это — в конце IV, 5, когда после сговора Кориолана с Авфидием слуги обмениваются полушутливыми, полусерьезными замечаниями по поводу предстоящего похода на Рим, И у вольсков, как у римлян, мирное время совсем не характеризуется гражданским миром. Недаром первый слуга в конце беседы говорит о том, что в мирное время «люди и ненавидят друг друга». А третий слуга объясняет, почему это происходит: «Потому что в мирное время они не так друг другу нужны».
«Они не так друг другу нужны»! Эти слова могли бы послужить эпиграфом ко всей трагедии, показывающей все большее обособление между сословиями общества и отдельными индивидами. И если еще остается для них необходимость какой-то связи, то парадоксальным образом она возникает тогда, когда возгорается костер вражды и человекоубийства — во время войны.
О беседе слуг Авфидия надо сказать еще и в другой связи. Джон Палмер справедливо подчеркнул, что она в цепи других доказательств служит важным звеном для опровержения преднамеренного антидемократизма Шекспира. Устами этих людей из народа глаголет истина. Они верно судят о своем господине и его новом союзнике, но еще вернее приведенные нами суждения о том, что в обществе, раздираемом внутренними антагонизмами, единственной реальной связью, объединяющей людей перед лицом одинаково страшной для них опасности, стала война — совместное человекоубийство.
Теперь обратимся к цепи трагических событий, обусловленных изгнанием Кориолана и его переходом на сторону вольсков. Никто еще не гибнет, но дух трагедии осеняет всех ее участников. Трагизм проявляется не во внешне ужасном, ибо, как известно, никто не умирает, и «Кориолан» не драма, венчающаяся горой трупов, как «Гамлет» или «Король Лир». Трагическое оборачивается здесь той причудливой иронией, с какой все предшествующие действия людей, совершенные ими для своего блага, приводят к противоположному результату.
Прежде других это испытывают на себе трибуны Брут и Сициний. Когда становится известно, что Кориолан во главе армии вольсков идет на Рим, Коминий и Менений Агриппа винят в этом их, и трибунам нечего возразить. Добившись изгнания Кориолана, они хотели спасти Рим от тирании, но создали угрозу самому существованию Рима,
Патрициям тоже не приходится злорадствовать. Опасность грозит им в не меньшей степени, чем плебеям. Явившемуся для переговоров с ним Коминию Кориолан заявил, что его гнев обрушится на всех без разбора. Он прогоняет и Менения Агриппу, когда тот приходит к нему с просьбой пощадить римлян (V, 2).
Наступает решающий момент. Кориолана, подступившего с войсками к стенам Рима, встречают мать, жена и сын. Нет нужды напоминать читателю эту великолепную по драматизму сцену, стоящую в одном ряду с вершинными эпизодами других трагедий Шекспира. Трагическая ирония проявляется здесь в том, что Волумния, годами воспитывавшая в своем сыне непреклонность, видит, как это оборачивается против нее же, против Рима, которому она растила героя и вождя. Как известно, ей удается переломить Кориолана. Но этим она в конечном счете губит его. Так все, чему посвятила свою жизнь Волумния, оказалось бесплодным, ибо, вложив в Кориолана мужество, она не наделила его человечностью. А когда в последний миг она воззвала к его чувству человечности, то это и погубило вконец Кориолана.
Кориолан отнюдь не был настолько наивен, чтобы не понимать морального смысла своего перехода на сторону вольсков. Мнение других, однако, было ему безразлично, поскольку, как ему казалось, он всегда оставался самим собой. Чего Кориолан не понимал, это то, что человек не только таков, каков он сам по себе, но и то, каков он в своем отношении к обществу, в котором живет. Трагедия Кориолана в том, что он не стал своим нигде — ни в Риме, ни среди вольсков. Он не желал считаться с обществом, и оно мстило ему. Римляне изгнали его, а вольски убили.
Трагическая неизбежность гибели Кориолана обусловлена не только его характером. Если Шекспир с предельной наглядностью показал антисоциальность индивидуализма Кориолана, то не менее очевидно в трагедии и то, что общество, с которым герой не ужился, тоже повинно в происшедшей трагедии. Эту диалектику трагического в «Кориолане» не всегда замечают, сводя смысл произведения к одной из альтернатив. Между тем суть дела состоит именно в непримиримости антагонизмов, рождаемых расчленением человечества на сословия и классы, на толпу и индивидов. Выхода из этих противоречий Шекспир не видит. Но в его эпоху не это стояло на очереди дня. Если наше время ознаменовалось крайним развитием всех общественных антагонизмов и это подвело передовые слои общества к решению их, то Шекспир жил тогда, когда эти антагонизмы зарождались. Его величие в том, что он, как художник, одним из первых открыл их.
