Змеиное яйцо - Бергман Ингмар (чтение книг .TXT) 📗
Мануэла. Да, я помню.
Абель. Ты не можешь помнить. Тебя там не было. Мануэла. Но я помню, как мы встретились с Хансом! Нас познакомил Макс. Ханс спешил на лекцию – он преподавал в университете. Я хорошо помню, как Макс рассмеялся и сказал: «Что-то вдруг он заспешил. Думаешь, не захотел с нами знаться?»
Абель. Нет-нет… Мне помнится, что он как раз был рад повидаться с нами, хотя и спешил. По-моему, он хотел даже пригласить нас к обеду, но нам пришлось отказаться из-за представления.
Мануэла (зевая). Ты путаешь, но это неважно.
Абель. Я встретил его вчера.
Мануэла. Ханса?
Абель. А ты его не видела? Он был в кабаре.
Мануэла. Нет.
Абель. Ты уверена?
Мануэла. Если б я его видела, я бы тебе сказала, разве нет?
Абель опять ложится, но сон как рукой сняло.
Слышно, как внизу проезжают автомобили: один, за ним другой, за ним еще один… Гудят водопроводные трубы. В квартире наверху кто-то проснулся и расхаживает по скрипучему паркету. Уличный фонарь, всю ночь качавшийся на ветру, озаряя комнату неверным, дрожащим светом, вдруг гаснет, и по краю разноцветной шторы протягивается светлая полоса. В прихожей гулко шлепается на пол просунутая в дверную щель газета.
Берлин пробуждается к новому дню – понедельнику, 5 ноября. Просыпаются бесчисленные жители этого обедневшего, обшарпанного города; впереди – новая безнадежность, новая тоска, новые попытки выжить.
Пронзительная фабричная сирена прорезает невозмутимость серо-стального рассвета. Первый утренний трамвай громыхает по бесконечной улице, затем со скрежетом колес и рельсов сворачивает с Гёльдерлинштрассе на широкий проспект.
Стоя у окна, Абель слегка отодвигает штору. Он смотрит вниз, на простирающуюся вдаль улицу, на стену противоположной каменной коробки, где то в одном, то в другом окне вспыхивает свет и за стеклами начинают деловито суетиться люди. На мостовой дребезжит тележка молочника, влекомая отощавшей клячей, полусонный хозяин которой дремлет на бидонах.
9
Часом позже звенит будильник. Задремавший в кресле Абель обронил на пол горящую сигарету; тлея, она прожгла дыру в ковре. За ширмой Мануэла готовит на спиртовке кофе.
Мануэла. Одно из преимуществ знакомства с влиятельными людьми – то, что на завтрак можно выпить настоящего кофе. Я уже разожгла плиту; она скоро разогреется. Кувшин я поставила на кафель; пока соберешься умыться, вода согреется.
Абель. Дровами тебя тоже снабжают по знакомству? Мануэла. Вообще говоря, я знаю одного поставщика. Но поскольку на маслобойне я ни с кем не знакома, придется тебе обойтись джемом, а уж он-то на девяносто процентов эрзац, в этом можешь не сомневаться.
Абель. Не забыть бы – я должен тебе доллар. Мануэла. Да брось ты.
Абель. Слушай, забери лучше деньги сейчас, пока я все их не пропил.
Мануэла. Ты много пьешь?
Абель. Когда есть на что.
Мануэла (с удивлением). Так. Значит, ты не собираешься возвращаться в цирк?
Абель. Без Макса? Какой смысл?
Мануэла. Нам, разумеется, надо подыскать нового партнера.
Абель. Ты не хуже меня знаешь, что это невозможно.
Мануэла. Совершенно в этом не уверена. (Пауза.) Ну, тогда нам надо придумать новый номер – для нас двоих. Скажем, с собаками. Эксцентрический номер на трапеции; представляешь – четыре дрессированные таксы и мы. Мы раскачиваемся вниз головой, а собаки пролетают между нами, хлопая ушами.
Абель. Очень остроумно.
Мануэла. Можно изобрести тысячу трюков; стоит только захотеть. А почему бы нам всерьез не заняться показом фокусов? Я знакома с прекрасным иллюзионистом, он сейчас отошел от дел – Маркус, ты его знаешь. Он живет в Лихтерфельде. Мы могли бы возобновить его программу.
Абель. Не знаю. Вся эта история с Максом… (Голос его срывается. Он смотрит на свою руку, машинально крошащую хлеб. Снова и снова Абель пытается что-то сказать, но лишь качает головой, судорожно моргая покрасневшими веками.)
Мануэла. С того момента, как я встретила Макса, ты стал мне старшим братом. Нам надо держаться вместе.
Абель (с трудом подбирая слова). Такое ощущение, будто только что очнулся от страшного сна и понял, что действительность еще страшнее, чем сон.
Мануэла (с удивлением). Но, Абель, дорогой, мыто живы! Все наше при нас.
Абель. Не могу понять, что происходит. Вчера вечером я видел, как избивали человека. А полицейские просто повернулись спиной.
Мануэла. Абель, милый, послушай меня, пожалуйста. Ты очень переутомлен, в последнее время слишком много пил. Теперь я возьмусь за тебя, и через несколько дней ты почувствуешь себя лучше, вот увидишь. Мы все обдумаем и обговорим, а сейчас мне надо бежать, не то на работу опоздаю.
Абель (озадачен). На работу?
Мануэла. Я работаю еще в одном месте.
Абель. В такое-то время дня?
Мануэла. Да. Именно в это время. И мне нельзя опаздывать.
Абель. Что же это за место?
Мануэла. Да я толком не знаю. Понимаешь, оно засекречено.
Абель. Засекречено?
Мануэла. Я шучу. Я работаю в одной конторе. Наклеиваю на конверты марки и исполняю обязанности курьера.
Абель. А что за контора?
Мануэла. Что-то связанное с импортом и экспортом. Я, правда, точно не знаю.
Абель. А как она называется?
Мануэла. Как же ее, черт возьми… «Феркель». «Феркель и сын».
Абель. Где это?
Мануэла. На Бауэрштрассе. В маленьком переулке у скотобоен. Ты меня допрашиваешь, как ревнивый муж. (Мануэла смеется и треплет Абеля по щеке. Встает и начинает суетливо убирать со стола.) Ты брат своего брата, ничего не попишешь. Вот так и Макс всегда все из меня вытягивал.
Абель. Оставь, я вымою посуду и приберу; по крайней мере, будет чем заняться. Собирайся, ты же спешишь. Мануэла. Я вернусь около двух, тогда и пообедаем. Постарайся раздобыть мяса, раз у нас есть деньги. Абель. Сорок девять долларов.
Мануэла. Господи, целое состояние! (Она быстро умывается и одевается, натягивает на каштановые волосы шляпку, набрасывает на плечи пальто, проверяет содержимое кошелька, затягивает ремешки на туфлях, удостоверяется, что швы на чулках сидят ровно, красит губы – все молниеносно.) Слышишь? Это мой трамвай. Если бегом, то успею. Мы выкрутимся, выкрутимся, вот увидишь.
И она исчезает. Абель стоит с пачкой ассигнаций в руке, затем принимается расхаживать по комнате. Останавливается у большого стола перед окном.
Медленно и методично исследует он один ящик за другим. Искать долго не приходится. В металлической коробке, заваленной тысячью разных мелочей, он обнаруживает небольшую пачку долларовых бумажек.
Абель поспешно одевается, накидывает все то же старое летнее пальто, от которого оторвалась еще одна пуговица. Крадучись идет по длинному коридору; мимоходом замечает большую кухню, где завтракают две девушки; оказывается перед входной дверью и собирается как можно беззвучнее открыть ее, кто-то слабым голосом окликает его.
Голос. Герр Розенберг!
Абель. Да?
Голос. Будьте добры, зайдите ко мне на минутку. Одна из дверей в прихожую полуоткрыта; солнечный луч скользит по ковру и стертому паркету. Абель осторожно открывает дверь и входит в большую комнату с окном-фонарем и сводчатым потолком, украшенным гипсовым лепным орнаментом. У стены – застеленная дорогим покрывалом двуспальная кровать. Эта комната тоже до отказа набита старомодной мебелью, картинами и прочими атрибутами комфортабельного быта. Несмотря на солнечный день, в ней царит полумрак: тяжелые занавеси на окнах лишь слегка раздвинуты.
Хозяйку дома – маленькую старушку – почти не видно за высокой спинкой кресла. Ее сгорбленная фигура медленно выступает из тени. На ней длинный халат старомодного покроя. Серебристые волосы туго собраны в пучок на затылке; лицо округлое, гладкое, почти румяное; серые глаза за толстыми стеклами очков кажутся еще больше; сутулая спина и горб с правой стороны уродуют ее худое тело.
