Девчонки и мальчишки - Дик Иосиф Иванович (книги полностью .TXT) 📗

— И он уже сидит?

— Сидит!

— И что теперь будет — суд?

— Сначала следствие, а потом суд.

— Надо немедленно поехать в Москву к его маме! — не на шутку всполошился я.

— Не надо! — вдруг раздался из шалаша Лешкин голос. — Судить — судите, а моей маме ничего не говорите!

— Арестованный, молчать! — приказал Владимир Сергеевич и обратился ко мне. — В нашем коллективе морально-бытовое разложение!

— А что же он натворил?

У меня уже немного отлегло от сердца.

— Да ерунда какая-то! Меня оклеветали, а вы уж тут раскудахтались! — сказал Лешка, высунув из шалаша голову.

— Я кому сказал? — прикрикнул на него Владимир Сергеевич. — Будешь разговаривать только на следствии!

— Ха-ха! Следствие! Это беззаконие! — отозвался Лешка. — Требую прокурора!

Владимир Сергеевич ему больше не отвечал. Он с интересом выкладывал из мешка мое добро и, подробно расспросив о том, где я его достал, радостно воскликнул:

— Вот молодец! Хвалю. Сейчас будем ужинать. И так как у нас сегодня праздник по случаю первого заработка, с нашего масла запрет я снимаю!

— Ура-а! — закричал из шалаша Лешка.

— А ты не радуйся, это тебя не касается! — ответил Владимир Сергеевич.

— Мне сегодня из-за вас морду набили, — проворчал Лешка, — а вы меня голодом морите! Где справедливость?

— Ты знаешь, чем этот ребенок около дома отдыха занимался? — посмотрев на меня, сказал Владимир Сергеевич.

— Чем?

— Кустарным промыслом!

— Не понимаю!

— А тут и понимать нечего. Он фотографировал отдыхающих! И брал с них деньги! По рублю за карточку. Я мешки за рубль таскал, а он карточки! Набил полные карманы денег и сказал, что завтра принесет снимки. Ну, все были довольны, а потом один из отдыхающих хотел ему помочь вытащить кассету, раскрыл фотоаппарат, и оказалось, что в нем не двигается пленка.

— А я знал, что у меня перемотка не работает? — закричал Лешка. — Не знал! А раз не знал, значит не виноват!

— Ну, когда раскрылся обман, — продолжал Владимир Сергеевич, — этот кустарь-одиночка бросился бежать. Его поймали, арестовали…

— …велели паспорт показать! — сообщил из застенка Лешка.

— Имей в виду: хорошо смеется тот, кто смеется последний! — сказал ему Владимир Сергеевич и закончил рассказ: — И вот привели сюда. Ну, что будем с ним делать?

— Это что, следствие или уже суд? — спросил Лешка.

— Суд! — сказал я.

— Нет, погодите, — вылез Лешка из шалаша, — дайте мне слово! Во-первых, надо установить, для кого я фотографировал. Для себя лично или для всех нас — это раз; во-вторых, отметим, я не просто снимал, а культурно обслуживал население; а в-третьих, скажите, кто ограничивал меня? Никто! Я имел право пойти на станцию и помогать нести дачникам сумки? Я имел право показывать людям, где тут можно снять дачи? Но я не пошел на это. А если в доме отдыха вышла осечка, то я тут ни при чем!

— У тебя в голове осечка вышла, — сказал Владимир Сергеевич. — Ты должен был найти себе общественно полезную работу, а не легкую халтуру, понимаешь? Мы ведь об этом уговаривались?

— А у меня голова закружилась, когда мне Нарька по шее дал около пляжа. И у меня все мысли рассыпались! — с невинными глазками сказал Лешка.

— Ладно, — сказал Владимир Сергеевич. — Если ты упорствуешь и не признаешь свою ошибку, знай, что к концу нашей шалашной жизни никакого диплома ты не получишь!

— Диплома?! А какого? — спросил я, удивленный.

— Об этом только я знаю! — сказал Владимир Сергеевич. — Доживете — увидите!

Тем временем, пока мы разговаривали, у нас уже сварилась картошка, и мы сели ужинать. Лешка насупился и ел молча.

В лесу уже стемнело. Стал накрапывать мелкий дождь. От костра наши лица были черно-красными. Если бы кто-нибудь посмотрел на нас со стороны — точь-в-точь разбойники пируют!

И в этот момент, ведя перед собой велосипед, к нам пришла Зойка! На ней был голубой плащ с капюшоном и высокие резиновые ботики.

— Владимир Сергеевич, что с вами? — положив велосипед на землю, быстро спросила она.

— Да ангина… — слабым голосом ответил наш вождь.

— Ну, это дело поправимое. Вы знаете? Минут пятнадцать назад ко мне под окно пришли Нарик и Гарик и стали меня разыгрывать какой-то запиской. А я эту бумажку вырвала у них, захлопнула окно и все прочла!

— Это они у меня ее отняли! — сказал Лешка. — Я шел к тебе, а они напали…

— Это возмутительно! — сказала Зойка. — Я, честное слово, пойду к Нарькиному отцу. Он как раз сегодня приехал. Вот лоботрясы!

— Да плюньте на них! — Владимир Сергеевич пожал Зойкину руку. — Мы сами с ними рассчитаемся. Дайте только встану! А вы мне что-нибудь принесли?

— Принесла. Только пенициллин не в таблетках, а в ампулах. Подойдет? У нас другого не было.

— А кто ж ему укол сделает? — удивился я.

— Я, — ответила Зойка. — Я тут все привезла: стерилизованный шприц, иголку, спирт. Это у папы всегда дома есть. Вы доверитесь мне, Владимир Сергеевич?

— Пожалуйста! А иголку не поломаете?

— Не волнуйтесь, я уж не первый раз. Я бы и папу сюда привела, но он в Москве. У него сегодня операция… Только вот здесь очень мало света!

Я молча раскрыл на перочинном ноже отвертку, снял с переднего колеса велосипедную динамку и переставил ее на вилку заднего колеса. Потом я перевернул велосипед «вверх ногами», установил его на седле и на руле и приказал Лешке:

— А ну-ка, арестант, крути педали!

Из маленькой фары, которую я держал в руках, брызнул ослепительный свет.

Такой эксперимент я не раз устраивал у себя дома и даже пытался под жужжание динамки учить уроки: так было интереснее, чем при электрической лампочке. Но Зойке сейчас, видимо, показалось, что я гениальный изобретатель. Она закричала:

— Ой, какая прелесть! Юрка, ты просто золото! Как ты додумался?

«Нет, Зоя, это ты золото!» — сказал я про себя.

Зойка протерла пинцет ваткой со спиртом и вынула из никелированной коробочки шприц. Я освещал велосипедным фонариком ее пальцы. Они работали быстро и уверенно.

Вот Зойка уже перелила пенициллин из ампулы в стеклянную трубочку, просунула в кольцо на поршне большой палец и сказала:

— У меня готово!..

Укол она сделала в одно мгновение. Потом разобрала шприц и снова уложила в коробочку.

Мы дали в руки Зойке тарелку с вареной картошкой. Владимир Сергеевич позволил из неприкосновенного запаса раскрыть банку с судаком в томатном соусе, и пир на весь мир закипел.

Несмотря на то, что мы съели по две тарелки картошки и выпили полную кастрюльку кофе, после ужина мы еще стали печь картошку.

Мы вытащили из шалаша все наши постельные принадлежности и, расположившись на них, стали смотреть в костер.

Огня уже не было, только тлели малиновые угли, да по краям очага вспыхивали сосновые иголки.

Зойка, поджав ноги и покусывая травинку, сидела рядом со мной. Мой локоть, которым я поддерживал подбородок, касался ее руки.

— Вот в такие часы хорошо рассказывать легенды, — улыбнулся Владимир Сергеевич. — Мне часто рассказывал их тот старик, который подарил мне женьшень.

— Какой женьшень? — спросила Зойка. — Корень?

— Да, — ответил он. — Это такой у меня талисман.

— Если Владимир Сергеевич его потеряет, то потеряет свое сердце, — пояснил я.

Я сделал ударение на слове «сердце» и почувствовал, как у меня под локтем шевельнулась Зойкина рука.

— А ну их… эти легенды! — сказал Лешка-фольклорист. — Они все про любовь! Давайте лучше анекдоты!

Но вдруг Зойка сказала:

— Мальчики, а кто меня пойдет провожать?

Мы с Лешкой переглянулись.

— Да посидите еще, куда вам торопиться? — отозвался Владимир Сергеевич.

— Нет, меня уже дома ждут.

— А сегодня Владимира Сергеевича очередь! — будто шутя сказал я.

— Ну, куда ему! — Зоя махнула рукой. — А может быть, ты, Лешка, теперь пойдешь?

— Я не могу, я под арестом!

— Трусишки вы, вот что я вам скажу! — улыбнулась Зойка и отдернула руку от моего локтя. — А теперь слушайте: я вас нарочно проверяла. Мои родители уехали в Москву, и я остаюсь вместе с вами.