Девчонки и мальчишки - Дик Иосиф Иванович (книги полностью .TXT) 📗
— Подождите, а у меня вопрос, — сказал Лешка. — А как быть с одеждой, кастрюлями, топором и другими вещами? Их что, придется сдавать?
— Нет, сдавать не будем, — ответил Владимир Сергеевич.
— Но ведь эти вещи не наши, а пап и мам!
— А мы предположим, что мы их взяли в долг или нам, так сказать, их подарили.
— Ладно, — вдруг торжественно сказал Лешка. — А давайте также и продукты и деньги возьмем будто в долг или предположим, что нам их подарили. Вот и весь выход из положения!
— Товарищи, — будто стоя на трибуне, официальным голосом сказал Владимир Сергеевич, — мы, кажется, этот вопрос решили, и вновь к нему возвращаться уже нет смысла.
— Но что мы будем есть на ужин? — закричал Лешка.
— Ни-че-го, — по складам разъяснил Владимир Сергеевич. — Это даже полезно. Один врач говорил: завтрак съедай сам, обед подели с другом, а ужин отдай врагу. В общем теперь мы с вами несчастные сироты! Но у нас есть голова, руки и ноги.
И, словно для того, чтобы лишний раз показать свои ноги, Владимир Сергеевич стал затаптывать костер.
Но в этот вечер мы все-таки поужинали. Мы съели колбасу, привезенную из Москвы. И не оттого, что у нас не было воли отказаться от нее, а лишь для того, чтобы ее не выбрасывать: к утру она могла протухнуть.
Да здравствуют пампушки!
Наша самостоятельная жизнь началась ранним дождливым утром, когда мы, промокшие до нитки, вылезли после ночи из шалаша и пытались разжечь костер.
Спички и дрова были мокрыми. Единственная надежда была у нас найти в золе хоть одну маленькую искорку.
Осторожно тоненькой палочкой мы стали разгребать глиноподобную золу, и вскоре под толстым пластом на конце обгоревшего сучка мы обнаружили маленький розовый огонечек.
Под нашими губами он то ярко разгорался, то мерк и никак не хотел переходить на сухой мох, найденный в шалаше. Мы с трепетом смотрели на огонек, и наши сердца замирали, когда он потихоньку начинал покрываться матовым налетом.
Наконец микроскопическая искорка поползла по одной из ниточек мха и перескочила на соседнюю.
— Теперь я… один! — вдруг еле слышно скомандовал Владимир Сергеевич и, вытянув губы, стал дуть на мох.
Розовые ниточки все больше и больше расползались по сторонам, и в руках у Владимира Сергеевича вскоре очутилось огненное гнездышко с выгоревшей серединкой.
— Ух, спасены! — вздохнул он и, положив «гнездо» на землю, прикрыл его новым мхом, иголками и листьями. И вдруг над всей кучкой, словно над маленьким чумом, заколебался едкий дымок.
Вскоре мы разложили большой костер, для того чтобы обогреться, и маленький — для кастрюли с водой.
Умывшись на роднике, мы сели завтракать, то есть выпили по стакану горячей воды с брусничным листом.
У меня и у Лешки вода в желудке свободно переливалась, и эти «переливы» были очень хорошо слышны Владимиру Сергеевичу.
— Ну-с, товарищи романтики, — наконец спросил он, — надо завтракать, а чем? Денег и хлеба нет. Но есть желание стать полезными людьми.
— Я предлагаю на завтрак варить топор, — оптимистически сказал Лешка. — Помните, как в одной сказочке солдат топор варил? У нас будет суп из топора, а на второе мы его обсосем, как будто сахарную косточку. Вот проблема и решена!
— Уж лучше тогда ботинки взять, — сказал я, — они из кожи. Это очень вкусно — навар из подметок! А каблуки у нас на жаркое пойдут. С хреном съедим…
— Ну вы, дети! Развеселились! — сказал Владимир Сергеевич. — Я вас серьезно спрашиваю, а вы хиханьки да хаханьки!
— А знаете, — вдруг осветился Лешка, — деньги на хлеб будут! Я думал об этом всю ночь.
— Значит, ты хлеб берешь на себя? — спросил я.
— Беру.
— Чудесно! — сказал Владимир Сергеевич. — А мы с Юркой берем на себя другое съестное. Только, чур, деньги у Зойки не добывать!
— Ну зачем мне Зойка? — улыбнулся Лешка и, взяв кастрюлю и стакан, пошел по направлению к станции.
— Убежит? — спросил я Владимира Сергеевича.
— В Москву? Да нет, не думаю. А убежит — бог с ним! Нам такие люди не нужны.
— А какие нужны?
— Люди дела! Раз постановили — значит, выполняй! А то куда это годится: сегодня скажешь одно, а завтра — другое. Сам себя уважать перестанешь. А это самое страшное на свете.
По серому зеркалу Оки расходились миллионы маленьких кружков; мелкий дождик шуршал в кустах ивняка, выбивал на песке рябинки. Зеленые окрестности были задернуты легким туманцем. В природе было что-то такое осеннее и печальное.
«А может быть, и мне поехать в Москву? — думал я. — А ну его… этот шалаш и «самостоятельную» жизнь!»
Сняв брюки, в рубашках — дул холодноватый ветер — мы с Владимиром Сергеевичем начали ловить рыбу… руками.
Я предлагал сбегать в деревню к Сашке Косому за удочками, но Владимир Сергеевич махнул рукой:
— Ладно, обойдемся. На одном конце крючок, на другом дурачок! Рыбу можно по-всякому ловить…
— А правда, что и с помощью борной кислоты ее можно ловить? — спросил я. — У нее вздувается пузырь, и она всплывает!
— Ей бы ты еще на нос люминала насыпал.
Мы подходили в воде к ивовому кустарнику и осторожно шарили под его корнями. Владимир Сергеевич мне сказал, что в дождливую погоду рыба любит стоять в корнях или под корягами. И в подтверждение своих слов он вскоре выкинул на берег маленького окуня. Я выломал прутик с сучком на конце и продел ее сквозь рыбьи жабры и рот.
Я несколько раз чувствовал, как в мои ладони тюкались рыбки, но схватить мне их не удавалось.
— А ты не торопись, медленно, без шума, — погрузившись по горло в воду и еле заметно подбираясь к ивняку, учил меня Владимир Сергеевич, и вдруг — цоп! — в его руке опять блестит рыбка!
За час мы наловили семь рыбок. В конце концов и я поймал одну: серебряной елочкой висели они у нас на прутике и тянули граммов на двести пятьдесят. Как-никак, а завтрак у нас все-таки был.
Я то и дело выскакивал из воды и, посиневший, бегал по берегу. У Владимира Сергеевича лицо было в мурашках, и он отчаянно щелкал зубами.
— Вот бы сейчас стаканчик горячего какао да яичницу с жареной ветчиной! — говорил он, переходя по реке с места на место.
— А может быть, лучше сосиски с пюре на молоке?
— Нет, пельмени с маслом… Эх, каналья, ушла! — горько вздыхал Владимир Сергеевич. — И здоровая была, на полкило. Вот бы поели!
Мы еще с полчаса ходили по реке, но поймать еще какую-нибудь дурную уклейку или зазевавшегося пескаря нам не удалось.
Придя к шалашу, мы рыбу почистили, посыпали солью и уложили в кастрюлю. После чистки рыбки сделались еще меньше, но Владимир Сергеевич не огорчался. Он то и дело подливал в кастрюлю воды.
— Одно ведро воды, — говорил он, — заменяет сто граммов мяса, а два ведра воды — два яйца. И стоит только нам вскипятить три ведра воды, как у нас будет королевский завтрак!
В кастрюле уклейка догоняла уклейку.
Наша «уха» бурлила долго, а Лешки все не было. Без него завтракать мы не могли.
Мы с Владимиром Сергеевичем лишь в порядке пробы съели по четыре ложки ухи. И остались довольны. Мутно-серая эмульсия с костями была приятно солоноватой и имела далекий запах рыбьего жира.
— А Лешка, видимо, все-таки удрал к своей мамочке, — сказал я, вдыхая парок над кастрюлей. — Уже к Казанскому вокзалу подъезжает.
— Ты прав, надо садиться за стол, — сказал Владимир Сергеевич. — Что ж, будем есть без хлеба.
— Слушайте, Владимир Сергеевич, — сказал я, — а может быть, взять нам какой-нибудь крупы и насыпать в кастрюлю? Все-таки сытнее будет.
— А уговор?
— Да бог с ним, с этим уговором!
— А ты, брат, малодушный, — усмехнулся Владимир Сергеевич. — Говорил, надо воспитывать волю, надо закалять характер, а сам? Можешь, конечно, брать продукты. Там, кстати, на веревочках висит и масло и сахар. Я их рюкзаком прикрыл — не промокли.
Он взял ложку и принялся хлебать нашу уху.
Кастрюлю мы уничтожили в пять минут. Но не всю. Мы еще надеялись, что придет Лешка и спросит свою порцию.
