Юбилейное танго - Азерников Валентин Захарович (лучшие книги читать онлайн txt) 📗
Орешки н. А что я? Правду сказал?
Аня. Правду… А кому она нужна, ваша правда? Целыми днями только и слышишь – правда, правда… И в газетах, и по телеку. А что толку от нее? Кому от нее лучше стало? Кроме тех, кто ее за деньги пишет. Что – продуктов больше стало? Или тряпок? Еще все хуже стало с этой вашей правдой. Раньше тоже ни черта не было, но хоть как-то жалели друг друга, а сейчас прямо как с цепи все сорвались.
Орешкин. Не преувеличивайте.
Аня. А вы постойте в очереди после работы да поглядите на лица. Да попробуйте что-нибудь кому-нибудь сказать – я посмотрю тогда на вас.
Орешкин. Все сразу не бывает. Слишком долго все разваливалось, чтобы в один день…
Аня. Значит, опять ждать, да? В темноте – светлого будущего? Бабка моя ждала, мать, я, теперь, значит, и дочке – вдаль глядеть, стоя в очередях?
Орешкин. Но все-таки в чем-то получше стало.
Аня.В чем?
Орешкин. Ну, хотя бы в том, что мы не боимся говорить обо всем этом.
Аня. Да? А толку что от этого? Ну обличают, ну снимают, ну сажают даже, а что меняется? Кроме фамилий. Вот у нас директора сняли, под суд отдали. Воровал якобы. Ну и что – лучше стало? Хуже! Раньше хоть снабжение было, и икра черная, и овощи свежие даже зимой, а сейчас что? Вот – икра минтая да помидоры консервированные. Вам так лучше? Тот хоть какой ни жулик, но связи имел на базе. А этот пришел, как дурак с мороза, – кто ж с ним дело иметь будет?…
Орешкин. Вы все с ног на голову переворачиваете.
Аня. Ничего я не переворачиваю. Все эти ваши реформы да перестройки – на бумаге. А у нас как было мясо по талонам, так и есть. И как не было никакого молока, так и нет. А газету на завтрак не сваришь.
Орешкин. Знаете, что я вам скажу? Это обывательская точка зрения. Да, сегодня, к сожалению, это еще имеет место, но…
Аня(перебивает). А живу я когда – завтра? Я сегодня и живу. И мне сегодня есть-пить надо. И одеваться. А вы все – завтра, завтра… Семьдесят лет нас завтраками кормят. И главное, кто? Те, кто сами имели это сегодня. И еще теорию под это подводили. Но я зачем на свет родилась, чтоб преимущество социализма перед капитализмом кому-то там доказывать? Воруя продукты, обсчитывая клиентов, давая взятки… Или чтоб семью создать, детей вырастить?… Зачем мне знать, в каком социализме я живу, в развитом или в этом… как его… забыла… если я вынуждена вас обсчитывать, чтоб отслюнить наверх положенное… Если, чтоб сыну шубку купить, я продавщице колбасу должна притащить?… Вы мне дайте честно заработать и честно потратить заработанное, вот тогда я поверю, что мы живем при самом прогрессивном строе. А все эти ваши слова… Сколько ни говори «халва», во рту сладко не станет.
Возвращается Шухов.
Шухов. Странно, никто к телефону не подходит. Куда же они все делись? Может, все-таки… (Смотрит на часы.) Ладно, Давайте продолжим. (Наливает всем, смотрит на Аню, на Орешкина.) Чего это вы какие-то?… Небось про меня говорили? Надеюсь, только хорошее? А? О юбилярах ведь, как о покойниках: или хорошо, или ничего. (Орешкину.) Правильно, Джек-потрошитель? Ты же в курсе… Вот, подтверждает. Молчание – знак согласия. Так что, если вы… вы были неправы.
Аня. Мы не о вас.
Шухов. Нет? О ком же?
Аня. Ни о ком. О нас.
Шухов. О вас? А что, это идея. Давайте за вас и выпьем. За моих дорогих гостей. За очень дорогих. (Ане.) Очень?
Аня. Я еще не подсчитывала.
Шухов. Ну и ладно, к черту подробности. Пятьдесят раз в жизни бывает, и то не у всех. (Орешкину.) Верно?
Орешкин. Не знаю.
Шухов. Ну как не знаешь? Ты ж у врат у самых. Пишешь ведь там, в этом… как он у вас называется?… Протокол что ли?…
Аня. Ладно, за столом…
Шухов. Ну хорошо, ты права. Давайте о живых. О живых можно плохо. (Орешкину.) Можно?
Орешкин. Нас не спрашивают.
Шухов. Верно. Вот и давай без разрешения. Вот скажи мне, любимец богов, что, по-твоему, главное в дружбе? Не знаешь? Ну ладно, тогда я тебе скажу, так и быть. Главное в дружбе – вражда. Диалектично? По-моему, очень. Потому как единство противоположностей. На поминках моих сейчас сесть некуда было бы, стульев бы не хватило. А на юбилее?… То-то. Где же они, друзья-товарищи? Сослуживцы закадычные? Что же с ними вдруг со всеми такое случилось?
Орешки н. А может, с ними ничего не случилось?
Шухов. Умница, потрошитель, соображаешь. Вот давай и выясним, что же такое случилось со мной, что им невмоготу порадоваться за товарища? Сказать, что? Раньше у нас общий враг был, а сейчас разные. Сейчас я – им, они – мне. Диалектично? Как ты считаешь, прозектор? По-моему, диалектично. Раньше, когда я в техотделе работал, я где зарплату получал? Там же, где и они, – в заводской кассе. А сейчас где? А сейчас в Госстандарте. Раньше сколько? Столько же, сколько они, плюс-минус. А сейчас? В полтора раза больше. А за что? Раньше за то же, за что они, – чтоб обмануть заказчика. А сейчас – чтоб уберечь его. Ну, так кто же я им? Враг – это ты правильно сказал, только не классовый, а кассовый. Был первый друг, не разлей вода, а теперь первый враг, вон и шампанским не сольешь. Вот такие дела, Джек-потрошитель… Теперь, получается, ты мой лучший друг. В такой день, на экваторе жизни, ты один протянул мне руку дружбы. Спасибо, не в резиновой перчатке. В завещании напишу: на вскрытие – только к тебе. Чтоб ты сам увидел, какое надо иметь сердце, чтобы все это вынести. Не откажешь?
Орешкин. Если самому до этого вскрытие не сделают.
Шухов. Из-за этих машин твоих? Да ладно…
Орешкин. Как – ладно? В прошлом месяце два летальных исхода, пока врач на автобусе добирался. Одна «скорая» на весь город. И та ведь не железная… то есть, наоборот, как раз железная, ломается день через день. Так что если вы хотите чтобы было кому описать вас изнутри…
Шухов. Слушай, по-моему, ты меня шантажируешь. Вот и взятку принес. Кстати, заметь, я к ней не прикасался, вот свидетель. А между прочим, что там?
Орешкин. А зачем, если вы?…
Шухов. Интересно, во сколько ты меня оцениваешь?
Орешкин. Ну…
Шухов. Небось решил сэкономить государственные денежки, признавайся?
Орешкин. Почему государственные?
Шухов. Неужели свои?
Орешкин. Откуда ж в горздраве такая графа расходов?
Шухов. Так ты что, ради своих горожан от родимой семьи отрываешь?
Орешкин. А вы думаете, если меня уволят, семье лучше будет?
Шухов. Понятно. Значит, они тебе – или-или, ты – мне, а мне – кому?
Орешкин. Вашим сотрудникам.
Шухов. Чтобы они поставили клеймо Госприемки на халтуру? Свою семью тебе жалко, а их семьи? Мы же даем гарантию качества от имени государства, но, заметь, своим именем. Оно записывается. По каждой партии – кто принял, когда, по каким параметрам. И если что – искать особо и не надо, вот он я. Нет уж, дорогуша, ищи дурачков в другом месте.
Орешкин. Слушайте, ну вы, ей богу… А то я не был у вас на заводе. Что вы мне-то лапшу на уши вешаете, как мой сын говорит. Что там у вас изменилось с тех пор, как вы стали руководителем Госприемки? Кроме того, что вы стали больше получать и в другой кассе? И что не зависите от них? Что? Ничего не изменилось. Почему же раньше вы не боялись, что тормоза полетят, а теперь ужас как боитесь?
Шухов. Я тебе скажу.
Орешкин. Вы уже сказали. Теперь я скажу. Вы власть почувствовали.
Молчание.
(Поднимается.) Ладно. Пойду тогда. Желаю вам счастья и здоровья.
Шухов. Погоди. Сядь. Мы ж так и не выпили – за счастье и здоровье. Давай…
Орешкин снова присаживается к столу. Чокаются, пьют. Некоторое время молча жуют.
А чего это ты в горздрав пошел? Покойники надоели?
Орешкин. Из-за квартиры. В клинике пятнадцать лет на очереди стоял. А тут предложили. Ну я и…
Шухов. И ты тоже, значит? Руку, товарищ! Я тоже десять лет в очередниках ходил. А как перешел в Госприемку, сразу – готовь документы. Это чтоб ценил бывший родной завод. Чтоб очень ценил… Здесь ты угадал. А вот насчет того, что… Это ты ерунду говоришь. У тебя получается, я вроде подлец какой-то. Получается, просто власть люблю показывать. Для куража просто. Знаешь, уж чего-чего, а этого у меня отродясь не было. Ни когда начальником техотдела работал, ни когда начальником цеха. Это ты спроси вон у кого хочешь. (Кивает на стол.) Любой подтвердит.
