Драматические произведения. Мемуары - де Бомарше Пьер-Огюстен Карон (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Было бы весьма занятно, если бы сей странный министр иностранных дел послал для этого курьера — он, который не направил Вам ни одного нарочного за все время выполнения Вами посольских обязанностей, он, который допустил освобождение фальшивомонетчиков, пальцем не двинув, чтобы этому помешать!И если бы он теперь, уже из корысти, впервые проявил бдительность и возложил на Вас через чрезвычайного курьера самое нелепое поручение к Генеральным штатам, предпочтя расследовать со всей беспощадностью мои дела, в то время как Голландия кишит явными врагами, которых пальцем не трогают и которым она предоставляет мирное убежище, он повел бы себя не менее странно, чем эта держава, покорная прихотям всех других, если бы она сочла, что должна подчиниться постыдному требованию Лебрена!
Но, простите мне болтовню, мой отъезд в Лондон избавит Вас от всех затруднений, если Вы случайно получите такой приказ. Я не нуждаюсь ни в полицейских чинах, ни в конвое, чтобы отправиться в нашу многострадальную столицу, где, в ожидании, пока Конвент даст нам наконец законы,свирепствуют беспорядки. Конвенту в этом мешают, как могут, а я, я убедительно прошу у него в моем обращении охранить мою жизнь от кинжала убийц; затем я тотчас еду, чтобы положить ее под лезвие законов, которым я только и подвластен, ежели виновен в том, в чем меня обвиняют.
Примите почтительный поклон от самого гонимого из граждан.
Подпись: Карон Бомарше».
Убедившись окончательно в чудовищности разыгрываемого фарса, я возблагодарил небо за то, что оно вновь спасло меня.
Не зная, однако, куда писать моей удрученной и кочующей семье, я поместил в английских газетах «Письмо к моей семье», которое подверглось такой критике и которое вы можете сейчас перечитать. Французы, столь скорые на суд, теперь уже не истолкуют его как мою попытку уклониться от ответственности. Они уже не сочтут неприличным, что я выразил в нем мое пренебрежение к этому жалкому делу о ружьях(как я его называю) и что я счел декрет обо мне плодом доноса, столь же ложного, сколь и ужасного, — о моей преступной переписке, как там говорится, с Людовиком XVI.
Только так объяснял я себе поспешность курьера, скакавшего по приказу Лебрена день и ночь, чтобы схватить меня в Голландиии со скандалом доставить во Францию, передав с рук на руки в жандармерию, если по пути не случится чудовищной катастрофы и я не буду похоронен неведомо где! Кто мог бы поверить в слепую ярость министров? А ведь их план был именно таков! Мне сообщали это из Парижа.
Министр Лебрен,которому лучше всякого другого известно, как болтливы газетчики, — опасаясь не без оснований, чтобы они не разгласили приказ о моем аресте, поторопился отправить в Гаагунарочного, уповая насладиться тем, что будет первым, кто мне об этом сообщит. Но, по счастью, искусство предугадывать действия злодеев столь же усовершенствовалось, сколь их искусство маскироваться!
Я бдил, как и он; и мои друзья вокруг него бдили, хотя он и не подозревая об этом, несмотря на все его зловредные таланты.
Видя, что жизнь моя спасена, враги не побрезговали ничем, чтобы уничтожить меня, лишив состояния, и в день, когда мое письмо к женепоявилось в английских газетах, они, сменив свои обвинения и свой план потому только, что мое письмо было помечено Лондоном, стали повсюду кричать: «Эмигрант! Эмигрант!»Будто человек свободный, или человек, которому внушают в этом уверенность, поскольку он выехал из Франции с надлежащим паспортом [110](вы можете прочесть его в сноске), человек, выехавший при этом для выполнения задания правительства Франции (ибо таков был характер моей миссии), хотя фактически никакого задания не получил, превращался в эмигранта только потому, что дела заставили его выехать из Гааги, иностранной столицы, в Лондон— другую иностранную столицу.
Я показал вам, граждане, во всех подробностях, что́ за несравненную миссию доверил мне за границей министр Лебрен, воспользовавшись моими знаниями, моими талантами, моим опытом. Вы теперь знаете, что эта миссия сводилась к тому, чтобы отправить меня подальше и, воспользовавшись моим отсутствием, поднять против меня в Париже бурю, так как я своим присутствием срывал на протяжении полугода все их замыслы, за что они в ярости называли меня истинным вулканом энергии!
И великий метельщик Тэнвиль, наш новый представитель в Гааге, где он превосходно поработал, выметя(если воспользоваться его благородным выражением) всю лавочку де Мольда, с присущей ему любезностью еще называет меня в паспорте, который он выдал моему несчастному больному лакею, беглым эмигрантом, потому только, что я не позволил ему вымести и себя! Беглый — от кого? От Тэнвиля? Прекрасный повод, чтобы уехать из Гааги! Эмигрант — откуда? Из Голландии? Но эта страна, сударь, не принадлежит Франции. «Эмигрировать»ведь означает в нашем понимании ускользнуть изнутри страны за рубеж, будучи человеком преступным или беглым, а вовсе не переехать по доброй воле из одной зарубежной страны в другую?
И вот по роковому знаку — эмигрант! эмигрант! — все в моем доме опечатано двойными печатями, удвоена, утроена стража; и с изощренной каннибальской жестокостью человек, на которого возложено поддержание порядка, преднамеренно избирает ужасную ночь, чтобы явиться со своими солдатами для освидетельствования наложенных ранее печатей и заставить умирать от страха жену и дочь человека, которого не удалось убить, подло оскорбляя их, как делают всегда низкие люди, если считают, что сила на их стороне. Какая важность, прав я или виноват в этом чудовищном деле с ружьями? Разве не ясно, что я эмигрант, поскольку, побуждаемый настойчивыми просьбами, я отправился из Гаагив Лондон, чтобы получить там сведения по одному-единственному делу, заставившему меня выехать из Франции с паспортом и мнимым заданием, подписанными министром Лебреном и проштемпелеваннымивсеми его коллегами?
Вот как действует, а главное, как рассуждает повсюду слепая ненависть. Но я отделяю мою отчизну от всех этих профессиональных убийц. Их побуждения были мне настолько ясны, что 28 декабря я написал об этом министру юстиции следующее:
«Из тюрьмы Бан-дю-Руа, в Лондоне,
28 декабря 1792, 1-го года Республики.
Отправлено 28-го, в одиннадцать часов вечера.
Гражданин французский министр юстиции!
До меня, в моем здешнем одиночестве, дошли из Парижаизвестия от 20 декабря о том, что, предав забвению все прочие нападки и основываясь единственно на моем письме, опубликованном 9 декабря в иностранных газетах, во Франции заключили, что я эмигрант; вследствие этого, не занимаясь более смехотворным делом с голландскими ружьями, в котором я тысячу раз прав, собираются, говорят, пустить с молотка мое имущество как собственность жалкого эмигранта, независимо от того, обоснованна или нет гнусная клевета, которая вызвала обвинительный декрет против меня.
В связи с этим я заявляю Вам, министр-гражданин, как главе нашего правосудия, что, не только не будучи эмигрантом, но и не желая им стать, я стремлюсь возможно скорее полностью обелить себя перед Национальным конвентом, что не устраивает ни одного из моих врагов; и не будь этого ужасного перехода, который я вынужден был проделать в непогоду, чуть при этом не погибнув, не отними он у меня все силы и здоровье, и главное, не случись со мной беды, явившейся следствием всех несправедливостей, совершенных по отношению ко мне на родине, я немедленно предстал бы перед Конвентом.
Но один из моих лондонских корреспондентов, который помог мне десятью тысячами луидоров в этом деле с ружьями (после того, как ваша исполнительная власть отказала мне в моих законных требованиях и поставила меня тем самым в безвыходное положение), узнав сегодня, что мое имущество во Франции конфисковано, как собственность эмигранта, и что я хочу вернуться на родину, чтобы доказать противное, потребовал с меня обеспечения моего долга; и поскольку я не мог ему тут же вручить просимый залог, он добился моего заключения в тюрьму Бан-дю-Руа, где я томлюсь желанием поскорее выехать, в ожидании, пока друзья, которым я написал, окажут мне услугу и внесут залог, гарантирующий десять тысяч луидоров моего долга; я надеюсь получить его с ответной почтой.
