Драматические произведения. Мемуары - де Бомарше Пьер-Огюстен Карон (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Сущая пытка, на которую осужден здесь французский посланник, непрерывное распинание, которому он здесь подвергается, сохраняя гордость и никому не жалуясь, может отбить всякую охоту заниматься политикой. Какими только мерзостями его тут не потчуют с утра до вечера! Нужна, право, сверхчеловеческая добродетель и непреоборимый патриотизм, чтобы не схватить семимильные сапоги и не удрать! Я вижу, как он, страдая от подобного существования, черпает утешение в каторжной работе и управляется самолично со всеми обязанностями, а обязанности немалые, в особенности если учесть, что он вынужден действовать скрытнои располагает самыми жалкими средствами из всех, которые когда-либо были даны представителю какой-либо державы в стране, куда сходятся нити всего Севера, в этом важнейшем, на мой взгляд, средоточии европейской дипломатии, где завязываются и развязываются все интриги различных коалиций. Другие послы блистают, подкупают, швыряют деньги, выставляют себя напоказ; один г-н де Мольд доведен до состояния самого жалкого, хотя и облагороженного его республиканскими манерами, и он давно стал бы предметом всеобщего глумления, если бы не опирался с таким талантом на чувство собственного достоинства. Честное слово! Он внушает мне сострадание, и я с трудом могу поверить, что такое его положение не вредит нашим делам.
Позавчера трое или четверо богатых амстердамских негоциантов говорили мне, что ему еще придется хлебнуть горя, если правда то, о чем сообщают из Берлина… (Здесь я рассказывал о факте, не имеющем отношения к делу о ружьях.)
Не зная, как затронуть предмет, столь щепетильный, с г-ном де Мольдом, я порешил прежде всего написать Вам. Последствия могут быть самые печальные. На этом предупреждении заканчивается, сударь, миссия, взятая мною на себя по собственной инициативе. Вы мудры и сдержанны, Вы не уроните меня в глазах нашего бывшего посла…
Возвращаюсь теперь к моим собственным делам. Мне сообщают из Парижа, что гнусный протест, наложенный мелкими жуликами на деньги, которые мне полагалось получить в военном ведомстве, признан парижскими судами безосновательным и неправомочным, а мошенники приговорены к возмещению нанесенного мне ущерба.Именно эти грязные козни, этот гнусный протест, заявленный по наущению других бандитов, только и помешал мне получить в июле те двести тысяч флоринов, за которые я расписался в договоре как за выплаченные мне министром и задержка которых нанесла такой урон моему делу с ружьями и всем моим другим делам. Я дал домой распоряжение, чтобы Вас, как временно исполняющего обязанности военного министра,уведомили о снятии протеста; я не могу, сударь, терпеть долее то бедственное положение, в которое меня поставили, принудив перед отъездом отнести банкиру малые деньги, отложенные мною на черный день, поскольку иначе мне не на что было бы здесь жить.
Прекрасная затея посадить меня в Париже в тюрьму, под секрет, для расследования дела о ружьях, а затем разгласить это в газетах, имеющих скандальную репутацию,привела к тому, что из Голландии были отозваны аккредитивы, которые даны были мне банкирами, так как они видели во мне человека, уже убитого или, во всяком случае, вынужденного бежать. Мой кредит был подорван, и я должен признаться, что некоторые подробности пережитого мною во Франции заставляют многих в Голландии считать меня эмигрантом, а это отнюдь не способствует восстановлению здесь моего кредита. Никогда еще патриотический поступок не причинял такого зла ни одному французскому гражданину!
Когда будут оглашены все подробности, тогда непрерывные преследования, которым я подвергался, будут столь же непонятны всем, как они были непонятны комитетам, давшим мне столь лестные свидетельства.
Поскольку протест снят, я умоляю Вас, сударь, дать мне возможность должным образом завершить начатый мною труд. Если Вы пошлете мне хотя бы пятьдесят тысяч флоринов через г-на де Мольда, как Вы обещали при моем отъезде,я не ударю в грязь лицом в Голландии: не нуждаясь более ни в чьей здесь помощи, я покажу, какой я гражданин.
Если Вы сочтете, сударь, уместным вручить Ваш ответ моему старшему приказчику, который передаст Вам это письмо, он дойдет до меня надежней, чем любым другим известным путем.
Примите заверение в уважении от гражданина, который Вас высоко ставит, хотя и не щедр на восхваления.
Подпись: Бомарше.
Р. S. Я имел честь сообщить Вам в моем последнем письме, что некоторые болтливые французы, явившись сюда, внесли сумятицу в дела, в которых заинтересована Франция, заявляя громогласно, что берут ружья по любой цене.Это подрывает к нам доверие и бешено взвинчивает цены на все, в чем нуждается Франция. Кто поверил бы, что подобные люди аккредитованы правительством! И что одна из этих бродячих компаний получила под обеспечение… пятьсот тысяч ливров на закупку шестидесяти тысяч ружей, из которых Вы не получите ни одного: сейчас это известно доподлинно,поскольку речь идет о моих ружьях; что до Ваших пятисот тысяч франков, то Вы вернете их там и тогда, когда это будет угодно богу, именуемому Случайи т. д.».
9 ноября, ничего не получив, я написал ему опять — всего несколько слов, так как не хотел выводить его из себя.
«Господину Лебрену.
Гаага, сего 9 ноября 1792 года.
Сударь!
В момент, когда Франция одерживает такие победы, человек, занимающийся делами в Голландии, чувствует себя в ужасном изгнании.
Но я обречен на это изгнание до дня, когда получу от Вас не оставляющее сомнений письмо о высылке залога,или до момента, когда мне не останется ничего другого, как выехать во Францию, чтобы доказать на родине патриотизм моих поступков.
Примите заверения в уважении гражданина
Подпись: Бомарше.
Р. S. Казна и архивы прибыли из Брюсселяв Роттердам; известия об армии Клерфе [100]повергают здесь всех в отчаяние, исключение составляю я один».
Я начал терять терпение, кляня помехи или медлительность министра; и со следующей почтой написал ему вновь. После того как он, по его заверениям, защищал мое дело в Совете; после того как он повелел мне возможно скорее отправиться в Голландию; после того как он признал и заверил акт от 18 июля;после того как он дал г-ну де Мольдураспоряжение выполнять этот договор со всем усердием и срочностью, прося меня оказать ему в этом содействие;после того как он дал мне торжественное обещание, что пресловутый залог прибудет в Гаагу раньше, чем я;после того как он предложил мне, хотя я этого и не требовал, двести или триста тысяч франков из средств своего ведомстваи даже просил меня написать, что́ я думаю о закупке на наличные деньги парусины и других голландских товаров, — я не мог, не нанося ему оскорбления, выказать сомнения в его доброй воле. Набравшись терпения, хотя все во мне кипело, я собирался еще раз напомнить ему о себе, когда мне вручили пространное письмо, подписанное Лебреном.
«Ах, — сказал я себе со вздохом облегчения, — тому, кто умеет ждать, нередко доводится узреть конец напастям». Я вскрыл письмо и прочел:
«Париж, 9 ноября 1792, 1-го года Республики.
Я получил, гражданин, письмо, посланное Вами из Гааги [101], и медлил с ответом только потому, что до меня дошли новые сведения о партии оружия, задержанной по приказу адмиралтейства в Гааге. Не входя ни в детали Вашей спекуляции, ни в ее цели, я просто введу Вас в курс того, что мне сообщили о качестве упомянутого оружия. Оно уже послужило волонтерам во время последней попытки голландских патриотов совершить революцию [102]; проданное затем бельгийцам, которые также пользовались им во время своей революции, оно, наконец, было куплено голландскими купцами, от которых получили его Вы.
