Голоса роман-пьеса - Кедров Константин Александрович "brenko" (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗

Я.Я же говорю, ты — вылитый Павлик.

Смоктуновский.Смотри, дружочек, в этом году конец света. Видишь надпись — 1984, три первые цифры голубые, а последняя четверка белая. Они намекают нам, что вот-вот начнется атомная война. Пойдем, выпьем водки.

1-й писатель из ЦДЛ.Бога нет. И души нет. И рая, и ада нет. И НЛО выдумка. В экстрасенсов я не верю, нет никакой ауры.

2-й писатель из ЦДЛ.Да что ты заладил — нет да нет. В мире, где ничего нет, я уже жил. Мне интересно пожить там, где что-то есть.

Я.А что, если все есть — Бог, душа, вечная жизнь, рай и даже НЛО с экстрасенсами?

2-й писатель из ЦДЛ.Ну, без НЛО и экстрасенсов я как-нибудь проживу, а вот без Бога вряд ли.

1-й писатель из ЦДЛ.А я без Бога жил, без него и умру, а вот НЛО и экстрасенсы - это интересно, хотя, скорее всего, их тоже нет.

Алексей Евгеньевич.

Пионеры-лодыри царя,

Бога продали.

Мария Федоровна.

Раз-два-три,

пионеры мы,

мамы с папой не боимся,

сикаем в штаны.

Тихвинский. Говорят, что я похож на Маркса и на цыгана одновременно. Немцы выстроили нас и сказали — евреи и цыгане, шаг вперед. Я должен был бы шагнуть два раза, но, конечно, стоял, как вкопанный. Все стояли. И тут офицер сказал: на первый-второй рассчитайсь! Мы рассчитались. А потом каждого второго расстреляли. Я до сих пор помню того, который рядом стоял. Мы почему-то когда строили, поменялись местами. И у меня четкое ощущение, что его убили вместо меня. Даже не так. Я отчетливо чувствую, что меня расстреляли, а он остался живым во мне. Мы поменялись душами. Странно, но он тоже был похож на цыгана и на еврея. Это мистика. Я в нее верю.

Я.Владимир Наумович, а вы помните 37-й год?

Тихвинский.Во всех деталях. Сейчас неправильно изображают, что все тряслись и ждали ареста. Ничего подобного. Такая гульба была! Рестораны ночью не закрывались. Пришли арестовывать моего дядю. Он выпрыгнул в окно и просто убежал. А потом через несколько месяцев вернулся. Кампания кончилась, и про него забыли.

Валентин Катаев.А как весело было после войны. Нас возили по ресторанам и кормили бесплатно. А девушки говорили: "Вы писатели, мы с вас денег не возьмем". Давали даром. Тут же в номерах. Им, конечно же, за нас платили. Сталин был палач, но литературу любил.

Юнна Мориц. После войны, когда началась кампания по борьбе с космополитами безродными, ко мне в Киеве на улице подошел громила и с криком "жидовка!" сломал мне руку. Мы все были худые, хрупкие и голодные.

Константин Симонов.Меня в 52-м ввели в ЦК и даже пригласили на заседание Политбюро. Сталина не было. Председательствовал Маленков. Вдруг открылась потаенная дверь, и из нее появился Сталин, маленький, рябой, злой. Я дословно помню его слова, хотя он говорил не то с акцентом, не то неразборчиво: "Поступают жалобы от наших евреев. Они подвергаются хулиганским выходкам прямо на улицах. Надо оградит наших евреев. Надо найти для них удобные безопасные места в Сибири". Наступила пауза. Сталин все больше багровел. Первым заговорил Маленков.

Маленков.Иосиф Виссарионович, этот вопрос надо проработать. Надо построить помещения, бараки, организовать ограждение, охрану. Это требует времени!

Константин Симонов.Сталин ничего не ответил, просто сжал в кулаке единственной действующей руки свою трубку так, что она разломилась пополам. Резко повернулся и вышел. Это было последнее заседание, на котором Сталин присутствовал.

Надежда Владимировна.Косят! Костя! Вставай, беда, Сталин умер! Что теперь будет?

Я.Мое сознание было раздвоено. Я часто представлял в мальчишеских грезах, как врываюсь в Кремль во главе разъяренной толпы, что-то вроде штурма Зимнего в киноверсии Эйзенштейна. Сталин стоит на коленях. Я его арестовываю. Но портрет Сталина висел у меня над кроватью. Я переживал, что не могу сделать такую же прическу. А когда траурно завыли гудки, вышел на улицу, надев пионерский галстук, и замер в приветственном салюте, хотя отчетливо понимал, что кого-то обманываю. Кого? Ведь вокруг не было никого, кроме собаки Весты. Во время салюта она весьма непочтительно присела возле забора и сделала все, что хотела. Меня не покидает ощущение, что нарочно.

Веста.Я, вообще-то, не совсем обычная собака. Отвислые лопухами уши, серый окрас в черных разводах. Вроде бы английский сеттер. Но я ведь все понимаю. Когда Надежда Владимировна ушла, приказав Косте вымыть тарелки, мы с этой задачей справились моментально. Костя протянул мне тарелку с вкуснейшим размазом. Я мигом все вылизала до блеска. Через минуту пять тарелок сияли неслыханной белизной. Ведь в те времена о горячей воде из крана слыхом не слыхивали. Грели воду в чайнике, потом мутной тряпкой, смоченной в горячей воде, стирали жир, а потом ополаскивали холодной. Жир от холода застывал, и мытая тарелка от немытой отличалась чисто условно. А у меня шершавый, теплый, длинный, эластичный язык. Лизнула пять раз, и тарелка как солнце или луна.

Я.Веста — собака совсем необычная. Ночью она тайно прокрадывалась ко мне в кровать. Голову прижимала к подушке боком и, обхватив меня лапами, сладко засыпала. Так мы и спали в обнимку. Однако, заслышав шорох приближающихся шагов, Веста с грохотом спрыгивала с кровати и как ни в чем не бывало сворачивалась калачиком на подстилке.

Вовка.Надо же, продать такую собаку!

Я.Работорговцы! Веста! Веста-Веста- Веста-Веста... Не откликается, и уже не прибежит, и не откликнется никогда. А, может, все же...

В этот миг на сцену врывается Веста, бросается мне на грудь, облизывает лицо, закидывает лапы на плечи.

Боже мой! Веста! Веста! Но ведь я уже взрослый. Каким образом ты дотягиваешься передними лапами до моих плеч, как будто я мальчик и мне всего 11 лет? Ведь на самом деле ты совсем не такая большая, как мне казалось. Или в вечности размеры не имеют значения? А воспоминание — это вечность. А что, если вызвать Марию Федоровну? Бабушка Маня!..

Мария Федоровна.Ну вот! Это другое дело, а то так обидел меня. Какая я тебе Мария Федоровна, я бабушка твоя, хоть и двоюродная, а все равно родная.

Я.Бабушка Маня, бабушка Маня! Родная, родная...

Мария Федоровна.Я здесь знаешь, чем занимаюсь? Все время вышиваю бабочек гладью, как в лагере. Только теперь не за пайку, а для души. Я их вышиваю, а они тотчас оживают и улетают. Ты заметил, как много бабочек прилетало к тебе этим летом? А еще я тут на днях перечитывала "Тарусские страницы". Здесь все как-то по-другому читается. И знаешь, кое-что совсем неплохо. Можно перечитывать вечно. Особенно Паустовского, а эту новую поэзию я так и не поняла. "Богатый нищий жрет мороженое..." Что это значит? И как это грубо — "жрет". А ты знаешь, я здесь храню твое раннее стихотворение, оно у меня здесь на бумажке записано. Видишь, я и здесь без очков читаю, а мне уже не 83, а, страшно сказать, 110.