Бог войны - Реза Ясмина (чтение книг .TXT) 📗
Мишель. Дайте глянуть.
Ален. Да нет, безнадежно. А им смешно, а?! Им смешно!
Мишель(легко открывает телефон). Алле — оп! (Сушит мобильник феном, достает аккумулятор и сим-карту). Слушай, Вероника, хоть ты могла бы не ржать по такому случаю!
Вероника. Ха-ха-ха! Мой муж полдня провел в обнимку с феном!
Аннет хохочет, наливая себе рому. Мишель с демонстративной серьезностью сушит сим-карту. Ален подавлен. Некоторое время слышен только рев фена.
Ален. Брось его, друг. Оставь. Все без толку.
Мишель. Погоди минуту… (Выключает фен). Попробуй вставить в мой телефон?
Ален безнадежно машет рукой.
Мишель. Должен сказать…
Аннет. Да? Что вы должны сказать, Мишель?
Мишель. Не знаю я, что я должен сказать.
Аннет. Ну, а я бы сказала, что, по-моему, все отлично. Я бы сказала, всем значительно лучше. (Пауза). И все как-то так успокоились, нет? Господи, как же мужчины привязаны к своим бирюлькам. И не понимают, как их это унижает, лишает того, что так нравится женщинам… У мужчины руки должны быть свободны… вот так бы я сказала. Даже портфель меня уже как бы настораживает. Не говоря про сумку. Сумка, даже хотя бы и наплечная, мужчине унизительна. Был один мужчина, я находила его весьма привлекательным. Но однажды увидела его с сумкой через плечо, квадратная нормальная сумка, но все ушло начисто. Начисто. И уж точно ничего нет ужасней, чем постоянно мобильный в руках. Мужчина должен выглядеть, как будто он вообще один. В крайнем случае с кольтом 45-го калибра. Я бы так сказала. Я имею в виду, что он всем своим видом как бы должен заявлять: я могу обходиться без всех! Мужик, который не производит впечатления одиночки, не производит впечатления мужика, сказала бы я. Да. Мишель, что бишь вы хотели сказать? Сломался наш бедный крошка? Как это вы сказали… в самом конце… забыла слово. Но в целом все счастливы. Сказала бы я.
Мишель. Я предупреждал, что этот ром сносит крышу.
Аннет. Никогда не чувствовала себя нормальнее.
Мишель. Тоже верно.
Аннет. Чувствую себя, знаете, чрезвычайно приятно безмятежной.
Вероника. Ха-ха! Отлично сказано! Чрезвычайно приятно безмятежной.
Мишель(Веронике). А тебе, пампуся, вот что я скажу, — даже и не знаю, есть ли что хуже, чем вот так, как ты, обделаться при всех.
Вероника. А я знаю, что хуже. Быть побитым женщиной, и тоже при всех.
Мишель(достает сигарный ящик). Выбирай, Ален, закуривай.
Вероника. В этом доме не курят!
Мишель. Есть старая Гавана, есть Монте-Кристо тройка и четверка.
Вероника. Не смей курить при астматике!
Аннет. Кто астматик?
Вероника. Наш сын.
Мишель. Не надо было покупать ему вонючего хомяка.
Аннет. Это правда, при астме хомяк не очень… вообще животные не очень…
Мишель. Категорически не рекомендованы!
Аннет. Даже золотая рыбка может оказаться, крайне аллергена.
Вероника. Долго мне еще слушать этот бред?! (Выхватывает у Мишеля ящик и грубо захлопывает). Я, кажется, единственная, кто не чувствует себя приятно безмятежной. Скажу больше, я чувствую себя отвратительно. Это мерзейший день в моей жизни.
Мишель. Спьяну тебе всегда так кажется.
Вероника. Мишель, ты каждым словом добиваешь меня. Я не пью, Мишель. Я сделала полглотка этого дрянного рома, которым ты размахиваешь, как несмыслимой редкостью, как святыми мощами! Я не пью и очень жалею об этом, может, это помогло бы мне на секунду забыться посреди всех этих мерзостей…
Аннет. А мой муж тоже чувствует себя очень несчастным. Гляньте: полный крах. Как хомяк, брошенный посреди дороги. Для него, думаю, это тоже худший день в жизни, а?
Ален. Да.
Аннет. Ну прости, Тотошенька.
Мишель снова включает фен, просушивая детали мобильника.
Вероника. Выключи его к чертям! Сказано же, эта дрянь сломалась!
Звонит телефон.
Мишель. Да! Мама, я же сказал, мы заняты! Нет, не вздумай. Потому, что это яд, а не лекарство. Вот у меня тут как раз специалист, он тебе сейчас все объяснит… (Передает трубку Алену). Скажи ей.
Ален. Что сказать?
Мишель. Всю правду про эту херню, которую ты отмазываешь.
Ален. Здравствуйте, мадам, как вы себя чувствуете?
Аннет. Что он ей скажет? Он вообще ничего не знает про это лекарство!
Ален. И что, болит? Да, конечно. Операция все исправит. Ах, и вторая нога? Нет, я не ортопед… (В сторону). Она зовет меня «доктор»…
Аннет. Доктор? Смешно! Клади трубку.
Ален. Но вы… Нет, я про другое: с равновесием у вас нет проблем? Да нет. Не за что. Не за что. Да не слушайте вы никого. Ну, просто, может быть, сейчас стоит ненадолго прекратить его пить, только на время операции… Да нет, судя по голосу, вы в отличной форме…
Мишель(вырывая трубку). Короче, мама, все понятно, кончай принимать эту дрянь, тебе сказали, почему ты всегда споришь, ну его к чертям, тебе сказали, я перезвоню! Люблю, люблю, все любим, обнимаем, целуем! (Швыряет трубку). Мертвого достанет! Одна болячка за другой, не голова, так нога, не нога, так задница!
Аннет. Да, ну так что мы решили-то? Привожу я вечером Фердинанда или нет? Или это уже никого не колышет? А между тем напоминаю, что мы здесь ради этого!
Вероника. Так, теперь тошнит меня. Где таз?
Мишель(отставляя бутылку рома подальше от Аннеты). Хватит.
Аннет. Я бы сказала, что виноваты обе стороны. Обоюдная вина, так бы я сказала.
Вероника. Вы это серьезно?
Аннет. Что?
Вероника. Вы вообще понимаете, что говорите?
Аннет. Понимаю, да.
Вероника. Наш сын Брюно, которому я еле сняла боль двумя таблетками суперсильного нурофена, тоже виноват?
Аннет. Он не совсем не виноват, я бы сказала.
Вероника. Вон отсюда! Я сыта вами по горло. (Хватает сумку Аннет и швыряет ее о дверь).
Аннет. Сумочка моя! (Детски-плаксиво). Ален!
Мишель. Что там такое? Они совсем с катушек слетели.
Аннет. Ален, спаси меня!
Вероника. Ален, спаси ее!
Аннет. Заткнись! (Перебирает вещи). Она разбила мой плеер! Она дезодорант мой сломала! (Алену). Ален, вступись же за меня, что ты как я не знаю…
Ален. Мы уходим. (Собирает детали мобильника).
Вероника. Орет как резаная. Я же тебя не душу.
Аннет. Что я тебе сделала?!
Вероника. Никаких виноватых сторон! Никакой обоюдной вины! Не смейте путать палача и жертву!
Аннет. Палача!?
Мишель. Ты прямо исходишь дерьмом, Вероника, ты набита всеми этими трескучими фразами от которых у всех уши вянут.
Вероника. Я настаиваю на всем, что сказала.
Мишель. Да, да, ты на всем настаиваешь, на всем стоишь, кровь африканских чероножопых сирот постоянно стучит в твое сердце, или во что она у тебя там стучит…
Вероника. Я раздавлена. Почему ты так со мной… именно сейчас… выставляешь себя таким ужасным…
Мишель. Потому что мне этого хочется. Потому что я чувствую себя таким ужасным.
Вероника. Когда-нибудь вы все поймете исключительную важность того, что там происходит, и вам будет очень, очень стыдно за свое безразличие и подлую бесчувственность.
Мишель. Ты чудесна, пампуся, ты лучше нас всех вместе взятых!
