Черная вдова - Мариковский Павел Иустинович (книги хорошего качества .TXT) 📗
Мы раскапываем норку. Она пуста. Что же случилось?
Видимо, мышка забралась к паучихе, уничтожила ее, выбросила кокон наружу. А самец? Он, ничего не подозревая о произошедшей трагедии, продолжал без толку барабанить о край норки в напрасном ожидании своей подруги.
Роза ветров
Когда-то здесь, в очень засушливое время жизни пустыни, ветер гнал струйками песок, барханы курились песчаной поземкой и медленно передвигались и меняли очертания. Но прошли тяжелые годы засух, изменился климат, стали чаще перепадать дожди, барханы заросли растениями и сейчас застыли в немом покое, скрепленные корешками трав.
Я бреду по холмам, поглядываю по сторонам. В небе дружным хором славят весну жаворонки, пустыня покрылась зеленой коротенькой травкой, местами холмы ярко-желтые от цветов гусиного лука, местами там, где расцвели тюльпаны, будто в белых хлопьях снега.
На обнаженном песке я замечаю кругляшки, размером с горошинку. Они собраны кучками, хотя не соприкасаются друг с другом. Притронешься к такому кругляшку, и он тотчас же рассыпается. Никак не понять, кто и для чего их сделал.
Еще встречаются странные сооружения: небольшое скопление палочек и соринок в виде крохотного курганчика с зияющим на его вершине отверстием, затянутым тонкой нежной кисеей паутины. Кисейная занавеска — творение паука. Видимо, перезимовав, паук откопал свое убежище, теперь строит вокруг входа заслон от струек песка, но почему-то не стал дожидаться добычи — предпочел уединение. Сейчас в норке сыро, холодно, и заслон из тонкого материала — более подходящее сооружение, нежели обычная земляная пробка. Все же через кисею в темное подземелье проникают и солнечные лучи, и теплый воздух.
Песчаную, влажную от весенних дождей, почву легко копать походной лопаткой. Рядом с норкой я приготовил глубокую ямку, чтобы потом начать осторожное вскрытие всего сооружения по вертикали. В темном входе за сдвинутой в сторону дверкой неожиданно появляются сверкающие огоньки глаз и светлые паучьи лапы. Выброшенный наверх, большой, серый, в коричневых полосках и пятнышках паук несколько секунд неподвижен, как бы в недоумении, потом стремглав несется искать спасительный уголок. Я издавна знаком с этим обитателем песчаной пустыни и сожалею, что никак не соберусь испытать его ядовитость. Может быть, в необоснованном обвинении фаланг, бытующем в народе, повинны как раз эти светлые пауки.
На дне жилища паука — оно глубиной более полуметра — лежит недавно сброшенная линочная шкурка. Паук перелинял и теперь превратился во взрослого самца, стройного, с длинными ногами и поджарым брюшком. Во время линьки паук совершенно беспомощен и ради нее стоило закрыть свою обитель занавеской, предотвратив возможное появление непрошеных гостей.
Заботы у всех пауков одинаковы, курганчики над норками, сложенные из соринок, затянуты кисеей — все сразу принялись за линьку. Только одно странно. Какую бы я ни раскопал норку, всюду в ней одни самцы. Самок нет.
Я поглядываю на небо, на пустыню: большое красное солнце клонится к чистому горизонту. Вслед за ним медленно поворачивают свои белые с желтым сердечком лепестки тюльпаны, и полянка между холмами все время меняет свой облик. На песке мне по-прежнему попадаются таинственные катышки. Они, наверное, вынесены наверх каким-то землекопом, который занят или строительством своих хором или ремонтом старого жилища после долгой зимней спячки. Но возле катышков нет норок. Осторожно слой за слоем я снимаю песок лопаткой, но безуспешно. Загадка катышков меня заинтересовала, и я продолжаю поиски.
Иногда попадаются катышки, расположенные легким полукругом, направленным дугою на восток. Отчего бы это могло быть?
Солнце уже почти коснулось горизонта. Посинели далекие очертания пологих гор Малайсары. Пустыня потемнела. От застывших барханов протянулись синие тени. Сухая травинка, склонившись над гладким песком, вычертила полукруг — эту своеобразную розу ветров, свидетельство того, что здесь недавно гулял западный ветер. Вглядываясь в этот четкий полукруг, я невольно перевожу взгляд на катышки. Они расположились полукругом к востоку! Таинственному землекопу было легче выносить груз от своего жилища по ветру. Видимо, он не так уж силен и не столь легка его ноша. И тогда я догадываюсь, где должна быть норка, по катышкам вычерчиваю линию полукруга, провожу от нее радиусы и в месте их пересечения в центре предполагаемого круга осторожно снимаю песок. Расчет оказался верным. Передо мною открывается норка. В ее глубокой темноте, наверное, сидит тот, кто задал мне такую головоломку. Еще несколько минут раскопок, и через осыпавшийся песок выглядывают светлые ноги. Вдруг песок разлетается в стороны, и наверх выпрыгивает тот же светлый, с легкими полосками и пятнышками паук. В его черных выразительных глазах отражается красное солнце, коснувшееся краем горизонта.
Я с интересом разглядываю хозяина жилища. Это еще незрелая самка. Ей предстоит еще один-два раза линять. Она соскабливала ядоносными челюстями (они даже слегка притупились от такой непривычной работы) мокрый влажный песок, скатывала его в круглые тючки, обвязывала их нежнейшей паутинной сеткой и выносила наверх. Иначе и не поднять песок из норы. Я вглядываюсь в катышки через лупу и кое-где вижу остатки поблескивающей паутины.
Как часто натуралисту помогает случайное совпадение обстоятельств. Своей находкой я обязан сухой былинке, склонившейся над песком. Она вычертила розу ветров и помогла мне найти норку. Теперь я легко угадываю по катышкам норки и всюду в них нахожу незрелых самок, заметно уступающих размерами своей мужской половине рода.
День на исходе. Тюльпанчики сложили лепестки, закрыли желтые сердечки и стали похожими на свечки. Желтые цветки гусиного лука тоже сблизили венчики-пальчики.
Возвращаясь к биваку я думаю о том, почему убежище самок закрыто наглухо, а самцы все же оставили что-то подобное кисейной оболочке. Неужели потому, что самке предначертано продолжение рода и полагается быть более осторожной! Почему самцы созрели раньше? По паучьему закону они должны бросить свои насиженные жилища, в которых прошло их детство и юность, и приняться за поиски подруг.
Видимо, жизнь, особенно в пустыне, приспособлена к самым неблагоприятным обстоятельствам. Самцам предоставляется изрядный запас времени для поисков самок, и если сейчас здесь им и нетрудно повстречать теремки своих невест, то, наверное, в то далекое время, когда эти застывшие барханы струились от ветра песчаной поземкой, брачные поиски были не из легких и нередко заканчивались неудачей.
Утром, прежде чем отправиться дальше в путь, я снова обхожу барханы. И еще находка! Катышки песка выброшены из норы, как всегда, полукольцом, но на месте норки глубокая копанка, следы чьих-то лапок и длинного хвоста. Вблизи, на склоне бархана, возле норы сидит большая песчанка, долго и внимательно смотрит на меня, потом встает столбиком и, вздрагивая полным животиком, заводит мелодичную песенку. Ей начинает вторить другая, тоном выше, потом присоединяется третья. Трио получилось неплохим, и я сожалею, что не могу записать его на магнитофонную ленту.
Что же произошло с тарантулом? Внимательно разглядываю мельчайшие шероховатости на земле, распутываю следы. Потом раскапываю норку, вернее, ее остатки, выясняю, в чем дело. Бедный тарантул! Его выкопала и съела песчанка. Кто бы мог подумать, что этот распространенный житель пустыни, строгий вегетарианец, лакомится пауками. И судя по всему, у него в этом ремесле имеется навык. Песчанке давно известен секрет расположения норки среди выброшенного наружу скопления катышков, и она ловко, не тратя времени на поиски, проделывает узкую копанку. Быть может, песчанка — ловкая охотница за пауками и одна из немногих, постигших искусство добычи тарантулов. Интересно, появятся ли когда-либо тарантулы, которые будут предусмотрительно селиться подальше от колоний этих грызунов?
