Слово живое и мертвое - Гальперина Нора Яковлевна "Нора Галь" (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
Или: «Она не знала, что перед нею очень религиозный человек», меж тем в подлиннике не religious (верующий, набожный), . Оттенок иной: девушке не хочет помочь святоша, ханжа!
Девушка эта из бедной семьи и, как вспоминают уже после ее гибели, была в семье самая умная, толковая (brightest), а в переводе – самая нравственная!
Подростка-рассыльного ослепила вульгарная пышность богатого отеля, мрамор, позолота. Автор ясно дает понять, что здесь царит дурной вкус, и только наивный, невежественный юнец из полунищей семьи мог счесть все это верхом изысканной роскоши: the quintessence , . Вот этот существеннейший оттенок – в его глазах, в его понимании – был в старом переводе опущен.
Автор пишет: вычурное сочетание стекла и металла (splendiferous), а переводчик воспринимает и передает это как splendid – великолепная комбинация…
В самом начале этой карьеры совсем по-разному предстает облик и характер героя в переводе: «Он не знал, как приступить к изложению своей просьбы», то есть он просто неискушен и застенчив, и в подлиннике: « getting anything in life» – Он еще не слишком хорошо понимал, как надо действовать, когда хочешь в жизни чего-то добиться!
В одном из ключевых рассуждений переводчик изображал психологию героя так: «Сравнивая себя со средним уровнем американской молодежи, он считал ручной труд ниже себя». Быть может, тут что-то «недопонято» и чисто грамматически, в самом строе фразы, но выходит, будто юноша именно о себе высокого мнения и, возможно, даже не без оснований. Между тем у автора сказано: «True to the standard of the , ,» – Как всякий средний молодой американец с типично американским взглядом на жизнь он считал, что простой физический труд ниже его достоинства.
И так без конца.
Много было путаницы и ошибок помельче, самого разного свойства, но и это оказалось далеко не мелочью. «В волнении ломая пальцы» – а на самом деле с досадой щелкает пальцами. «Без кровинки в лице» – а на самом деле куда спокойней: бледная. Незачем было таинственные ели называть мистическими…
По три, пять, десять таких словно бы мелких ошибок на страницу – это уже не пустяк, не просто огрехи стиля. Количество перешло в качество, от мелочей изменилось все: облик и психология главных и третьестепенных героев, настроение и пейзаж, мысль автора, его оценки, его отношение к событиям и поступкам. Несчетные «пустячки» придали не только раздумьям и разговорам людей, но и всему повествованию чрезмерную сентиментальность, истеричность, а местами нарушили самую обыкновенную логику.
Прокурор допрашивает убийцу. Вопрос: «Не обещала ли обвиняемому богатая светская девушка, в которую он был влюблен, выйти за него замуж в том случае, если он решится убить другую» – прежнюю свою возлюбленную, простую работницу?
Получается, что богатая светская девушка могла знать о задуманном убийстве, могла одобрять его, считать его условием будущего своего замужества, короче, что она – возможная соучастница преступления. В книге ничего подобного нет, и прокурор спрашивает совсем иначе: Не потому ли обвиняемый решился убить работницу, что дочка богатого фабриканта пообещала выйти за него замуж?
Все это и многое, многое другое в конечном счете совершенно изменило весь тон и смысл книги – огромный роман в том давнем переводе оказался неузнаваем!
Нет, переводчик отвечает и перед автором, которого переводит, и перед читателем отнюдь не только за отдельное слово.
Настоящий переводчик сначала осмыслит и прочувствует всю книгу. Это – не общие фразы, это – прямая практическая необходимость. Иначе не найдешь нужный тон, не подберешь нужные слова – и перевод окажется кривым зеркалом. Надо знать и понимать все творчество автора, место, которое тот занимает в литературе своей страны, время, когда он писал, время и события, о которых написана книга (особенно если это классика или книга историческая)… надо очень, очень много.
И, уж конечно, надо проникнуться замыслом и настроением именно этой книги, понять характеры этих героев. Осмыслить и ощутить, чем живет и дышит, чем движим каждый из них, в каком ключе думает, чувствует, говорит и действует – в соответствии со своей эпохой, обществом, обстановкой, настроением. Только тогда для каждого из них, в каждом случае и повороте можно найти верные слова, верную интонацию, передать мысль, чувство и стиль – короче, передать то, что сказал писатель, и то, как он это сказал. Ибо словом неверным, случайным очень легко смазать, а порой и вовсе исказить то, что хотел выразить автор.
Переводной рассказ. На фабрике взрыв, чудом уцелевшая девушка рассказывает матери о гибели своих подруг: «Разве приятно быть на их месте?» Между тем тут единственно верная интонация: а вдруг бы (а если бы) я оказалась на их месте?
А пока еще не известно, что дочь спаслась, о матери сказано: «Она была теперь все равно что вдова. Нелегкое положение».
Мягко говоря, странный выбор слов, фальшивая и развязная интонация. Не хватило такта, сказалась душевная глухота. Но, быть может, так бы не случилось, сумей переводчик понять то, что переводит, вдуматься в смысл рассказа и в то, что представляют собой народ и литература страны, с которой он знакомит читателя.
Порой верность образу, характеру, настроению зависит от самых малых мелочей.
В повести о детском доме мальчишка, обозлившись, что приходится мыть пол, рывком погрузил тряпку в ведро. Редактор исправил было: «рывком начал погружать…» Не сразу удалось доказать ему, что так рывка не получится.
Перевод: женщина «быстро протягивает руку» – тоже получается не быстро, а замедленно, тягуче. Тут вернее иное время, иная форма глагола: протянула руку.
Человеку «хотелось положить голову на колени, на мягкие, ласковые колени и заплакать. Ему хотелось, чтобы кто-то нежно утешил его. Но рядом с ним сидел (полицейский)». И ему, и с ним здесь лишние, зато нужно: хотелось положить голову на чьи-то колени! Ведь сперва думаешь, что в унынии человеку хочется опустить, спрятать голову в свои же колени. И несколько удивляешься мягким ласковым коленям, пока из следующей фразы не поймешь, что он хотел уткнуться головой в колени утешителя.
Что видел, что представлял себе переводчик, когда описывал внешность и мимику людей такими словами: «…длинная и извилистая, очень гибкая и вместе с тем неподвижная щель рта»? Или: «…глаза ее лукаво скосились, и золотая искорка пробежала по бахроме ресниц»? Так было напечатано в 30-х годах и так же в 50-х, и новый редактор тоже не всмотрелся в странный образ, не догадался, что у рта не щель, а на крайний случай разрез, а вернее круто изогнуты и плотно сомкнуты губы. И золотая искорка лукавого взгляда пробегает не снаружи по бахроме ресниц, а может блеснуть только из-под ресниц! Или уж сквозь ресницы.
