О писательстве и писателях. Собрание сочинений - Розанов Василий Васильевич (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Да, все в России «от чиновника»: даже вот и литература, и философия. «Пень» да и только. Такие рыцари до Иерусалима не дойдут.
Куприн {50}
Литература наша потеряла здоровье и затем — красоту: закон органической и духовной природы, «его же не прейдеши» [262]. Но из выдающихся беллетристов нашего времени, печально падавших «со ступеньки на ступеньку», нельзя не выделить Куприна. Его простой, не умничающий, а умный рассказ, его наблюдательность, его внимание и уважение к обыденному — все это соединяет его перо с большими старыми мастерами русского слова.
Мне не приходилось писать о его «Яме» [263], между тем сюжет этого рассказа боковым образом касается вопросов, с давних пор мне близких. Кто из женщин попадает в эту яму? Как они сюда попадают? Это — европейская тревога, европейская забота. Много великих филантропов отдали этой теме всю свою жизнь. Как рассказывают, г-жа Северова написала пьесу на эту тему, насколько она касается малолетних, — и написала талантливо и умно. В этой огромной области не могут быть забыты наблюдения, сделанные Куприным в его «Яме».
«Взгляните — ведь все это еще дети, — говорит он устами одного из действующих лиц рассказа об обитательницах «Ямы». «Неразвитые дети, — почти сплошь из простого народа». Такова гурьба, масса, в которой, однако, есть и яркие, но немногие исключения. Но о тех — особое рассуждение; они имеют лицо, и рассказ здесь может быть только личным, о каждой порочной такой девушке. Масса же остальных глубоко безлична, шаблонна; и что касается «борьбы с ямою», то направляемая на шаблон и безличность, не берясь за неподдельную задачу побороть рвущуюся сюда личность, борьба эта может опереться на слова Куприна о характерном детстве проституток. Это в огромной массе — беспризорные дети, попавшие сюда случайно или по несчастью, и возвращение которых на нормальный путь трудовой жизни совершенно возможно.
Давление полицейских правил и, еще больше, распространенный и ни на чем не основанный предрассудок, будто девушки «Ямы» и ям лишены общей нравственности, не имеет всего очерка, всего округления нравственного в себе лица — мешают все более возврату их в чистую, здоровую жизнь! Их не берут в работу, в ремесло, в трудовые заведения и артели; и им ничего не остается более, как продолжить раз начатый промысел. В этом отношении наблюдения Куприна чрезвычайно ценны. Печальное их ремесло есть действительно какой-то придаток к личному существованию, отнюдь не входящий общею язвою во все существо девушки. Правдивость, доброта, участливость к соседям, простой и ясный взгляд на вещи, способность к хорошему и верному товариществу, большая денежная честность и аккуратность — черты, не исключенные из личности так называемой «павшей девушки». Попадаются исключения, но эти исключения есть, и есть не в меньшем проценте, в сплошной массе остального женского населения. Остается важным наблюдение, что как ремесленницы, как кандидатки в ремесло и услужение они не стоят ниже прочих сверстниц лично, в душевном очерке. В них только прибавлено решительное равнодушие к тому, в пристрастии к чему их подозревают, и с такою уверенностью, совершенно ложной!
Здесь — главное наблюдение Куприна.
Что такое подобная девушка в натуре своей? Слабополая или вовсе бесполая! Само «падение» совершилось по некоторому равнодушию к своему полу, — потому что пол не ощущался его носительницею как что-то большое, важное, ценное, заслуживающее сохранения! «Так себе, как и все прочее в человеке», как пускаемые в ремесло «руки» и «ноги», и «голова». Как только пол не выделен в своей ценности — так образовалась естественная «проститутка»; как мужчины, не имеющие вообще серьезного взгляда на свой пол — ведь вообще все суть проституты, т. е. делают точь-в-точь то самое, что эти несчастные девушки. Но казнь (общества) почему-то падает не на тех, кто сверху, кто «оновод всего движения, кто есть «покупщик», а на покупаемый товар, воистину несчастный.
Девушки эти не суть лично павшие существа, но общественно павшие, и исцеление всей этой громадной язвы вполне возможно. Это просто — «осушка местности», «поднятие почвы», и как в полях, в низинах — оно совершается через простую подсыпку земли. Обыкновенно — «спасают личности». Но все это именно не личное дело, и «личностями» здесь нечего заниматься. В трудовом и энергично работающем, наконец успешно работающем составе людей их не зарождается. Они появляются как «гриб в сырой местности» везде, где есть праздность, лень, разгул, незанятое время, лишние деньги. Подробнейшие, до мелочей, до «невыразимого» расспросы этих девушек могли бы убедить, что они удовлетворяют не нужде населения, отнюдь не его половому голоду, как думают вообще и везде, а только праздности и разгулу мужского населения! Именно нужды-то тут и нет: вот открытие.
Нет нужды!
Эти девушки отнюдь не павшие: полный очерк души в них сохранен!
Они вполне способны к нормальной, обычной жизни, бытовой, сословной, классовой, всякой; не унизят собою ремесла и круга товарищей. Только «осушите почву», т. е. праздность, разгул, участие лишних денег и фантазии.
Это — сверху, от «господ».
Снизу как служанки им подымаются навстречу субъекты с врожденною недоразвитостью в себе пола, умалением его, слабостью его, равнодушием к нему, вялостью в нем. Это — не охочие, а самые мало-охочие в данной линии деятельности.
Ослабление, болезнь, изнемождение; хилость, вялость; и — ни искры огня. Вот сущность. Тут вовсе нет пламени. Это сплошная «слякость». Из этой сущности вытекает совершенная возможность борьбы и полной победы. Разумеется, при этом останутся те, которых я выше назвал и отделил как особые «личности». Клеопатру египетскую ничем нельзя было бы повернуть на другой путь. Но таких, естественно, немного, и обществу вовсе не для чего с ними бороться. По немногочисленности они и безопасны. Проституцию можно победить не как личное явление, а как общественное явление. И общество, как только перестанет заниматься биографиями и кинет мысль спасать «кающихся (мнимо) Магдалин», а вместо того перейдет к «общим условиям» — победит эту вековую свою язву.
Вот высокоценные выводы, к которым привел нас наблюдательный г. Куприн.
Красота-властительница (Мильтон) {51}
Рассматриваю недурные портреты Кромвеля и Мильтона, приложенные к декабрьской книжке «Вестника Европы». Если чем новая редакция старого журнала может похвалиться, то серией подобных портретов заграничной работы, которая за год, за два даст читателю целую галерею замечательных лиц, русских и европейцев…
Портрет Кромвеля напомнил мне знаменитую биографию его, — собственно ряд комментированных писем, — изданную Карлейлем [264]. Мильтон — мягкое и благородное лицо; но Кромвель…
И я вспомнил начатки русской свободы, взглянув на эти портреты основателей великой английской свободы. Ах, лица человеческие, лица человеческие: как много они говорят!
Кромвель — это всесметающая сила. Маленькая бородка клинышком, волос редок, лицо, должно быть, бледное, под кожею ясное строение костей, т. е. мяса немного, — и весь он костяной и нервный. Взгляд… необыкновенной решительности и упорства! Вот о ком сказать: «Regis voluntas suprema lex este» [265].
