Описание Отечественной войны в 1812 году - Михайловский-Данилевский Александр Иванович (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
Горестны были обстоятельства, но Москвичи не унывали. Граф Ростопчин доносил: «Жители требуют оружия, и оно готово, но я им вручу его накануне дня, который должен будет решить участь Москвы. Если Провидение определило Наполеону в нее войти, то он не найдет ничего для удовлетворения своего корыстолюбия. Деньги будут вывезены; вещи зарыты. Армия и Москва соединятся воедино для спасения России. Сегодня 5000 человек идут к армии; они выступают, как на праздник» [307] . В половине Августа составилось Ополчение. Перед выступлением из Москвы собралось оно у Спасских казарм, куда прибыл управлявший Московской Митрополией Викарий Августин благословить воинов. После молебного пения и водосвятия, совершенных при стечении многочисленного народа, пастырь кропил ратников святой водой, говоря: «Господь сил с вами! Господь поборет по вас!» Не было у Ополчения знамени. Преосвященный взял из приходской церкви Спаса во Спасской хоругвь и вручил ее земскому войску, предрекая победу.
Назначение Кутузова Главнокомандующим армиями произвело в Москве общий восторг и возродило уверенность в скорую и решительную битву. Когда узнали, что Кутузов остановился впереди Можайска, все жители столицы были измучены ожиданием близкого сражения, долженствовавшего определить участь Москвы, а с нею, по тогдашнему образу мыслей, и жребий Государства. Народ только ожидал слова от Графа Ростопчина, чтобы «идти на смерть, если бы вследствие сражения было нужно защищать Москву» [308] . В самый день Бородинской битвы, когда бывает крестный ход из Успенского Собора в Сретенский монастырь, носили туда икону Смоленской Божией Матери, вместе с Чудотворным Образом Владимирской Богородицы. Молили Божественную Заступницу осенить вновь Россию своим покровом, подобно тому как при нашествии Тамерлана, когда он уже дошел до Ельца и, после принесения Владимирской иконы в столицу, бежал, никем не гонимый. Томимые нетерпением узнать скорее вести из армии, многие выходили за Дорогомиловскую заставу и останавливали курьеров, которые обыкновенно и в улицах бывали по нескольку раз задерживаемы и осыпаемы вопросами. Наконец привезли в Москву известие, что загорелось общее сражение. В 2 часа пополудни 26 Августа Фельдмаршал послал к Графу Ростопчину следующее письмо: «Прошу вас ради Бога, Граф Федор Васильевич, прикажите к нам немедленно из арсенала прислать на 500 орудий комплектных зарядов, более батарейных». Внизу была приписка собственной руки Фельдмаршала: «Сражение самое кровопролитное. Будем удерживать. По сю пору идет порядочно». Перед окончанием битвы Князь Кутузов послал к Графу Ростопчину курьера с другим письмом, уведомляя о намерении своем возобновить сражение в следующий день. От одного конца Москвы до другого загремело: «Победа! Победа!» Спешили к Иверской Божией Матери служить благодарственные молебны. Казалось верным, что удержат неприятеля. Извещая о Бородинском сражении в печатном объявлении, Граф Ростопчин присовокупил: «Православные! Будьте спокойны; кровь наших проливается за спасение Отечества; наша готова, и если придет время, то мы подкрепим войска. Бог укрепит силы наши, и злодей положит кости свои в земле Русской».
Радость о данном неприятелю отпоре была кратковременна. Скоро весть об отступлении армии от Бородина достигла до Москвы. Не прошло трех дней, и жертвы Бородинского побоища начали вдвигаться в стены столицы. По улицам тянулись нескончаемые ряды повозок с ранеными. Когда повозки останавливались, Москвичи клали в них деньги, хлеб, спешили обмывать запекшиеся язвы храбрых, обвязывали их платками, полотенцами. Лефортовский дворец был главным пристанищем раненых. Для услаждения их скорби недоставало утешения Веры. Августин отправил к ним духовенство с чудотворными иконами Иверской и Смоленской Божией Матери. Посреди страдальцев совершены молебное пение и водосвятие. Труженики оставляли скорбное ложе и прекращали стоны, исторгаемые болью. Лишенные ног ползли, другие тащились на костылях приложиться к Подательницам отрад и окропиться святой водой, как будто предчувствуя, что благодатное посещение для многих из них было напутствием смерти. Усердие Бородинских воинов при священном действии было таково, что иконы возвратились в храмы уже ночью.
Увеличилось число отъезжавших. На пути своем часто должны были они слушать упреки крестьян за оставление столицы. «Куда бежите? аль Москва в невзгодьи вам не мила?» – говорили крестьяне удалявшимся из нее. Одного казенного имущества вывезено из Москвы на 63 000 подвод. В ночи с 30-го на 31-е отправили в Нижний Новгород колодников, на которых потом Наполеон бесстыдно взвалил зажжение Москвы. Пустела столица, но остававшиеся в ней не робели и толпились у арсенала, где продавалось всякое оружие дешевой ценой: ружье и карабин по 2 и по 3 рубля, сабля, пика, кортик по рублю и дешевле. «Народ Москвы и окрестностей, – писал Граф Ростопчин от 29 Августа [309] , – будет драться отчаянно в случае приближения нашей армии, которая теперь уже в 87 верстах отсюда». Главными действовавшими в Москве лицами были Архиерей, Сенат и Граф Ростопчин. Народ смотрел на них, ждал, что они станут делать, внимал проповедям первого, читал воззвания последнего. До 29 Августа Сенат не закрывал присутствия, что во многом способствовало к успокоению жителей, ибо в мнении Русского народа, со времени Петра Великого, Сенат сохраняет особенную важность. Полагая, что Князь Кутузов даст сражение под Москвой, Граф Ростопчин и Преосвященный согласились идти на Три Горы с крестным ходом, для приготовления и благословения народа и воинства к решительной битве. Достопамятное воззвание, изданное по сему случаю Графом Ростопчиным, было следующего содержания: «Братцы! сила наша многочисленна и готова положить живот, защищая Отечество, и не впустить злодея в Москву. Но должно пособить, и нам свое дело сделать. Грех тяжкий своих выдавать. Москва наша мать. Она нас поила, кормила и обогатила. Я вас призываю именем Божией Матери на защиту храмов Господних, Москвы, земли Русской. Вооружитесь, кто чем может, и конные и пешие; возьмите только на три дни хлеба; идите со крестом; возьмите хоругви из церквей и с сим знамением собирайтесь тотчас на Трех Горах; я буду с вами; вместе истребим злодея. Слава в вышних, кто не отстанет; вечная память, кто мертвый ляжет; горе на страшном суде, кто отговариваться станет!»
Прибыл из Вифании в Москву 75-летний Митрополит Платон. По обширному уму, окрыленному теплой верой, и увлекательному красноречию был он предметом благоговейного почитания паствы и не хотел оставить ее в тогдашнем бедствии. Хотя он изнемогал под бременем лет и болезней и уже был уволен от управления епархией, однако думал, что его присутствие необходимо в столице для укрепления сердец, колебавшихся между страхом и надеждой. Разнесся слух, что сам Платон выйдет на Три Горы. Мысль сия таилась в сердце архипастыря, но язык его уже коснел, глаза тускнели, и он едва мог передвигать ноги. Старец скорбел о бессилии своем. Прибытие его в Москву обнаружило только последний порыв любви его к Отечеству. Услышав о движении войск наших от Можайска к Москве, Платон встревожился, целый день не вкушал пищи, но не хотел выезжать из Москвы. Говорили ему, что армия отступает к Москве, а неприятель идет следом за нею, что для спасения России, может быть, и Москва будет уступлена, но Платон твердил: «Что враги мне сделают?» – и оставался в Москве, тогда как таборы неприятельские были уже недалеко от Дорогомиловской заставы. Августин приехал к Митрополиту и убеждал его удалиться. Долго не соглашался Платон. Наконец он упал на колени перед образом Спасителя, молился со слезами, сам не мог встать: его подняли; карета уже была готова; его посадили в нее и повезли, вечером 31 Августа, с Троицкого подворья прямо в Вифанию.
Прошел Август. «До 26-го числа, – доносил Граф Ростопчин, – я употребил все средства к успокоению жителей и ободрению общего духа, но поспешное отступление армии, приближение неприятеля и множество прибывающих раненых, коими наполнялись улицы, произвели ужас. Видя сам, что участь Москвы зависит от сражения, я решился содействовать отъезду малого числа остававшихся жителей. Головой ручаюсь, что Бонапарт найдет Москву столь же опустелой, как Смоленск. Все вывезено, Комиссариат, Арсенал. Теперь занимаюсь ранеными, которых ежедневно привозят до 1500» [310] . Донесение свое Граф Ростопчин заключил следующими словами, которые суть самое верное изображение чувствований, исполнявших тогда всех Русских, Монарха и подданных Его: «Да будет слово: мир далеко от Вашего Величества. Русские восприимут свое место во вселенной, и Вы восторжествуете над Вашим врагом. Может быть, это сбудется скоро. Ваши подданные проливают кровь и не скорбят. Господь Бог не введет Вас во искушение. Вы будете избавителем света». Благодаря Графа Ростопчина за действия его, Государь отвечал: «Вам легко представить себе все, что во Мне происходит. Но Меня не оставляет надежда на Провидение, мужество наших войск и дух нашего достопочтенного народа. С постоянством и помощью Божией, мы поборем чудовище, которое губит Европу».
