«Пушечное мясо» Первой мировой. Пехота в бою - Федосеев Семен Леонидович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗

Среди русской «общественности», далекой от армии, распространилось мнение, что «после неудач 1915 года русская армия уже развалилась». Действительно, тяжелая обстановка на фронте угнетающе действовала как на солдат, так и на офицерский состав. Бывший генерал-лейтенант Я.А. Слащев, командовавший в 1915 г. ротой лейб-гвардии Финляндского полка, писал: «Старая армия окончательно превратилась в ополчение без опытного комсостава, без способных вождей и без духа. Ничто не воодушевляло эту массу людей, и только привычка повиноваться заставляла ее кое-как нести боевую службу». А бывший генерал-лейтенант русской армии (впоследствии — генерал-лейтенант Советской Армии) М.Д. Бонч-Бруевич так оценивал состояние русской армии на конец 1915 г.: «Опытный командный состав в значительной степени был выбит в предшествующих боях; вместо него явились в армию «прапорщики» из школ и так называемые «офицеры военного времени», то есть штаб и обер-офицеры, выслужившиеся во время войны; обе эти категории офицеров оставляли желать много лучшего в деле умения поддерживать боеспособность вверенных им частей, хотя лично многие из них были весьма храбрыми офицерами…. Старых солдат, опытных в боях и в походной жизни, оставалось в строю немного; их сменила молодежь, слабо подготовленная в запасных частях… Мысль призванных, несомненно, работала в направлении признания полного неблагополучия в деле ведения войны, а отсюда уже совсем близко и до крика: «Долой ненужную войну!» С такими именно настроениями прибывали люди на укомплектование войсковых частей в конце 1915 г. и позже, передавая его другим товарищам по части».

Разочарование и непонимание проявлялось и в офицерской среде, хотя и иначе. В одном из писем, полученном начальником Штаба Верховного Главнокомандующего из действующей армии, говорилось: «Яд недоверия не только к умению, но и к добросовестности начальников настолько заразил армию, что лицу, хорошо знающему ее действительное настроение, трудно назвать три-четыре имени популярных и пользующихся доверием войск старших начальников». Такие же настроения витали и в «гражданском обществе», и армия не могла быть отделена от них.

Но, как известно, все определяется пропорциями. Доблесть и умение, проявленные русскими войсками в 1916 г., показывали, что армия еще была боеспособна, а многие офицеры могли держать в руках свои части. Наиболее характерным примером стало знаменитое «Брусиловское наступление», или «Луцкий прорыв». Однако тот же Брусилов писал позже об этом периоде: «Приходилось, вследствие нашей слабой подготовки во всех отношениях, возмещать в боях нашу техническую отсталость в орудиях борьбы излишней кровью, которой мы обильно поливали поля сражения. Такое положение дела, естественно, вызывало ропот неудовольствия и негодования в рядах войск и возмущение начальством, якобы не жалевшим солдата и его жизни». О ситуации, сложившейся после остановки наступления и понесенных потерь: «Глухое брожение всех умов в тылу невольно отражалось на фронте, и можно сказать, что к февралю 1917 года вся армия — на одном фронте больше, на другом меньше — была подготовлена к революции. Офицерский корпус в это время также поколебался и в общем был крайне недоволен положением дел… Солдат больше сражаться не желал и находил, что раз мир должен быть заключен без аннексий и контрибуций и раз выдвинут принцип права народов на самоопределение, то дальнейшее кровопролитие бессмысленно и недопустимо… Офицер в это время представлял собой весьма жалкое зрелище, ибо он в этом водовороте всяких страстей очень плохо разбирался и не мог понять, что ему делать. Его на митингах забивал любой оратор, умевший языком болтать». «Пропорции» начали резко меняться.

Протест против войны и нежелание продолжать ее проявлялись далеко не сразу. Письмо солдата в родную деревню, приводимое Асташовым А. Б., рисует нормальную реакцию на боевую обстановку обстрелянного, но уставшего солдата: «Били из орудий, собьем, пойдем в атаку, глядеть жутко становится, так много лежит нашего брата и немцев, так и валяются: у того руки не хватает, у того ноги, а то просто одна голова валяется, или куски мяса разбросаны по полю».

Письмо домой другого солдата в это время гласило: «Мы, окопники, самое большее терпим до осени, а тогда берегись тыл и враги фронтовых солдат. Пока <они> терпят, а когда сорвутся, то, как саранча, все сметет и уничтожит армия, если только не послушают ее голоса». Выступления в войсках начались еще до февраля 1917-го. Накануне Митавской операции, например, вспыхнули волнения среди стрелков сибирских корпусов — а сибирские части считались наиболее дисциплинированными и боеспособными. 22 декабря 1916 г. стрелки 1-го батальона 17-го Сибирского полка отказались идти в наступление. Весь 17-й полк пришлось отвести в резерв. Вспыхнули волнения и в 55-м Сибирском полку 6-го Сибирского корпуса, за что были расстреляны 13 солдат. Всего за антивоенную пропаганду и отказ идти в наступление в течение января в 12-й армии было расстреляно 92 человека.

Но какими бы средствами и в каком бы количестве ни разбрасывались семена пропаганды, результаты зависят от почвы, на которую они падают. И.В. Сталин не случайно писал в «Правде» от 4 мая 1917 г.: «Между тем как война за захваты продолжалась по-старому, жизнь в окопах, действительная жизнь солдат выдвинула новое средство борьбы — массовое братание».

Генерал Н.Н. Головин приводил такие цифры взаимоотношения между кровавыми потерями (убитые и раненые) и попавшими в плен:

Цифры округлены, но отражают картину отношения к службе на фронте. Видно, как уменьшается процент попавших в плен в 1916 г. — в связи с переходом к позиционной войне, и как резко растет этот процент среди солдат в 1917 г. Вместе со столь же резким ростом дезертирства это показывает, до какой степени развала была доведена армия. Если в 1914–1915 гг. на 10 убитых и раненых приходилось 2,5 попавшего в плен среди офицеров и 5,9 среди солдат, то в 1917 г. — соответственно 1,5 и 6,9.