Описание Отечественной войны в 1812 году - Михайловский-Данилевский Александр Иванович (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
В полном смысле слова Отечественная война была войной народной, и так называл ее Князь Кутузов. Призванные Манифестом 6 Июля к общему вооружению, все сословия, все возрасты приняли в ней самое пламенное участие. Целые губернии ополчились против неприятеля; другие были готовы со всем народонаселением идти поголовно. Каждый Русский был вкладчиком в священном деле, каждый дружно становился грудью против врага или помыслом переносился к тому времени, когда будет его очередь стать за церковь и Царя, мужался гласом совести, молитвою Веры, призывом Отечества. Одни жертвовали достоянием; другие собственной жизнью, жизнью детей; каждый был или хотел быть полезен, кто делом, кто советом. Страшились не пожертвований, но того, чтобы не упустить каких-либо пожертвований. Жизнь и имущество Русских людей принадлежали не расчетам, но Отечеству. Что оставалось России среди грозного нашествия? Вера, преданность к Царю, самосознание собственной силы. С сими средствами она совершила подвиг великий. Но, не будем хвалиться, мы только исполнили долг наш. В ту эпоху опасностей и надежд, отчаяния и уверенности в успехе, эпоху всех душевных волнений, ни прежде, ни после нам не известных, нигде не оказывалось сомнения, противоречий: в одно общее чувство любви к Государственной чести сливалось все, что в душах Русских таится пылкого, горячего, возвышенного; чувство сие выкипало из сердец само собою, и Русские отстояли Отечество собственными силами, без малейшей чужеземной помощи. Невзирая на чрезвычайные пожертвования народа и происшедшее оттого затруднение в оборотах Государственного казначейства, Александр не обращался к Иностраныым Дворам с просьбой о денежных вспоможениях и требовал от них – только оружия. Отправляя Своего Посла в Лондон, в то время когда враги занимали Москву, Государь сказал ему: «Требую от Англии только амуниции и оружия, потому что усилия, сделанные Россией, истощили наши арсеналы. Только такого пособия хочу Я, пока мне надобно защищать Русскую землю. Когда при помощи Божией изгоню неприятеля за наши пределы, Я не остановлюсь на том, и тогда уговоримся мы с Англией о помощи более значительной, какой потребую Я от нее, для избавления Европы от ига».
Благословляя Россию Монархом, не усомнившимся в ее спасении, Провидение сохраняло ей и полководца, поспешника спасения. Князь Кутузов был равно силен превосходством своих умственных способностей, многолетним опытом и общей к нему доверенностью России, признававшей его с давних лет самым искусным и прозорливым государственным мужем в войне и мире, самым любезным собеседником блистательнейших обществ. В неоднократное предводительствование армиями, в полномочных посольствах в царствования Екатерины II и Павла I, во всех случаях своей деятельной жизни доказывал он глубокое знание людей и искусство всеми родами очарования владычествовать над сердцами. Когда громады Наполеона стояли на Висле, за месяц до перехода через Неман, Князь Кутузов успел склонить Турков к миру, уже по себе блистательному, а в тогдашних обстоятельствах столь важному, что его назвали в Манифесте: «Миром Богодарованным». Такова была первая в 1812 году заслуга Кутузова. Сам Наполеон, незадолго до нашествия, указывал на него, как на предводителя Русских армий. Министр Иностранных дел Наполеона, уезжая в Апреле из Парижа в Дрезден, спросил нашего Посла: «Кому, в случае войны, поручат у вас предводительство? – и присовокупил: – Мы думаем, что Император Александр будет находиться лично при войсках, имея при себе Кутузова» [648] .
С той самой минуты, когда Императору Александру благоугодно было назначить Кутузова Главнокомандующим всеми армиями, смолкли пересуды и недоумения, все слилось в одну мысль: доверенность к любимому вождю. И в народе и в войсках вновь пробудилось убеждение, с которым Русские сроднились со времен Петра, что никто в мире одолеть их не может. Это было обновлением Русского духа. Узнав о приезде Кутузова в армию, Наполеон остановил быстрое стремление своих полчищ, пошел медленно, ощупью, стал готовиться к бою. И загремел бой на берегах Колочи. При Бородине была первая встреча Наполеона с Кутузовым, встреча, какой летописи не представляют подобной. Львиная храбрость Русских и распоряжения Кутузова не дали восторжествовать Наполеону, хотя он превосходил нас с лишком 50 000 человек. После разгрома Бородинского Кутузов должен был уступить многолюдству врагов. Жертвуя Москвой, принял он на себя все несчастия и скорби ее жителей, недоумение войск, опасение Отечества, тяжкие развалины первопрестольной столицы. При страшном зареве пожара Московского, спокойный духом, он произнес слова, вторившиеся во всей России: «Потеря Столицы не есть потеря Отечества», и тогда же изобразил Государю краткими чертами ход будущих своих действий, замыслы обдуманные, которые потом все сбылись. Движением с Рязанской дороги на Калужскую, он приобрел все выгоды, какие извлекает полководец, ставший на настоящем пути действий и имеющий возможность пересекать и угрожать путь сообщений и отступления своего противника. В Тарутине, в неимоверно краткое время, Кутузов привел в самое стройное положение армию, утомленную тысячеверстным отступлением и кровавыми сражениями, вручил народу оружие, осадил Наполеона в Москве и, не внемля никаким настояниям, не искал преждевременных встреч с неприятелем, но извлекал все выгоды из нового рода войны. Когда, грозным молчанием Александра выведенный из очарования, завоеватель отчаялся заключить мир и обратился вспять, Кутузов угадал намерения Наполеона, ниспроверг замыслы его, заградил от него уцелевший край, принудил его отступать по голодной дороге, а сам пошел наперерез его путей, продолжая широкое, боковое движение, совершенное вокруг Москвы, нанося неприятелям беспрестанные поражения, лишившие их уверенности в свои силы и приведшие их в такое нравственное и телесное расстройство, что, не видя спасения, Наполеон бросил издыхавшее в страшных мучениях войско и ускакал на почтовых, подобно Великому Визирю, за полтора года перед тем принужденному Кутузовым покинуть армию на жертву голода и ночью плыть в челноке по Дунаю. Не слепой случай руководствовал Кутузова: его удары были верны, гибельны для неприятеля, не тяжки для Русской армии. Россия следовала мысленно за каждым шагом Кутузова, сперва с надеждами, потом с благодарностью, наконец, с удивлением и всегда с мольбами, именуя его своим избавителем. Мало осталось чертогов и хижин в Империи, которые не украсились изображением его. Со всех концов Государства обращались в Петербург и Москву, прося о доставлении его портретов. Не знали меры признательности; придумывали средства изъявить ему благодарность. Калужане хотели просить Государя о дозволении поминать на ектениях имя его после Императорской Фамилии. «Оставьте это, – отвечал им Фельдмаршал, – усердная служба наша к Отечеству не дает нам права желать почестей, равных с теми, какие издревле предоставлены одной только Фамилии наших Государей».
Да и что могло быть справедливее признательности сограждан к полководцу? Августа 17-го принял он в Царевом Займище начальство над армиями против непобедимого дотоле Наполеона, ломившегося в Москву, а через восемь месяцев поставил Русские знамена, увитые лаврами, на берегах Эльбы. В сердце каждого Русского находили созвучие красноречивые слова, которыми изобиловали донесения его к Императору, приказы к войскам, печатные известия, рассылаемые им по губерниям. Исполненный духом смирения, каким Император Александр знаменовал все действия Отечественной войны, Кутузов, на пути славы и побед, обратясь к Престолу, чтобы поведать о чудесах брани, повергал славу земного вождя перед вождем Небесным и восклицал: «Велик Бог!» Державин, Карамзин, Крылов, Жуковский гремели ему на лирах; проповедники сравнивали его с вождем Израиля. «Не минута нечаянности сближает пред нами память бессмертного Михаила с памятью бессмертного Маккавея», – говорил знаменитый духовный вития Филарет. «Церковь предварила сей союз их своим желанием и предчувствием: Промысл оправдал ее желания событием. Вы помните оный благознаменитый день веры и любви к Отечеству, когда подвигнутая опасностью его Церковь взывала к вам, именитые Россияне, пред сим самым алтарем, да воздвигнет из вас Господь новых Маккавеев [649] , и кто, кроме Провидения, или управил желание Церкви к предопределенному событию, или устроил событие по ее мольбе? Кто, на глас сего желания и сей мольбы, воздвигнул мужа, которого деяния и судьба не могут точнее быть изображены, как дееписанием Маккавея? Кто повелел, чтобы даже имя сего мужа соотвещало имени Маккавея, и оба имени сии, подобно как оба сии мужи, возглашали единое славословие: «Кто яко Бог?»
