Кавказская война - Фадеев Ростислав Андреевич (книги бесплатно txt) 📗
Чтобы положить конец этому несчастному ходу дела, в 1842 году был прислан на Кавказ бывший военный министр князь Чернышев. Незнакомый с положением страны, он не мог заменить одной системы другою и, чтобы прекратить постоянные неудачи, вовсе прекратил военные действия. Мюридизму был дан целый год отдыха, в продолжение которого он окончательно устроился. В 1843 году горцы сами ринулись из глубины своих ущелий, отняли у нас Аварию и Кайсубу, несмотря на то что население этих стран храбро стояло за нас, истребили несколько отрядов, взяли девять укреплений и разлились по всему Дагестану, где в наших руках остались только два пункта: Темир-Хан-Шура и укр. Низовое. Несмотря на то что войска кавказского корпуса постоянно усиливались с 1831 года увеличением числа батальонов в полках и сформированием 47 новых линейных батальонов, весной 1844 года пришлось двинуть на Кавказ еще массу в 40 т. штыков. В этом году наши войска действовали против горцев не отрядами, а целыми корпусами; и со всем тем, как ни странно сказать это теперь, нравственный перевес оставался на стороне горцев. Войска хорошо знали свое превосходство; но начальники боялись решиться на что бы то ни было, постоянно ожидая от мюридов какого-нибудь необыкновенного и сокрушительного маневра; так приучили их к этому опасению происшествия двух предшествовавших годов. События Кавказской войны до того обманывали самые вероятные ожидания, что наконец даже опытные люди стали считать ее совершенно необычайным явлением, выходящим изо всех правил и расчетов.
Но главная опасность для русского владычества на кавказском перешейке состояла не столько в неодолимости гор, как в настроении племен, окружающих горы. Если бы враждебная нам сила ограничивалась независимыми горцами, эту опасность можно было бы рассчитать математически и всегда противопоставить ей достаточные средства. Но как уже сказано, вся разница между покорными и непокорными мусульманскими племенами состояла только в относительной крепости их земли; одним этим они мерили свои отношения к нам. Всякое вторжение мюридов влекло за собою восстание мирных, так что в случае внешней войны невозможно было рассчитать обширность пожара, который мог разгореться в нашем тылу. Все вокруг мюридов не только сочувствовало им, но даже было направлено почти официально к тому, чтобы при первой возможности протянуть им руку. В этом отношении управление краем было еще более ошибочно, чем самый образ ведения войны.
В мусульманстве вся общественная и частная жизнь людей, все отношения определены раз навсегда шариатом; так что в чисто мусульманском духе всякое законодательство становится невозможным: оно навеки утверждено неизменною волею божией, и все люди, совершенно равные между собою, одинаково обязаны ему повиноваться. На практике в мусульманских землях существуют многие нарушения этого коренного закона; но правило неизменно, и мюридизм, подчинив все духовному закону беспрекословно, только довел до конца учение, общее всем мусульманам. Истолкователями закона, естественно, должны быть духовные, которые этому учатся, и потому введение в какую-нибудь страну законоположения по шариату предает всю власть над народом духовенству. Нечего и говорить, что на Кавказе мусульманское духовенство было втайне предано мюридизму. Это учение осуществляло самые задушевные убеждения и желания его. При прежнем племенном устройстве духовенство не пользовалось влиянием. Горские и подгорные племена подчинялись или владетелям, или высшему сословию, или народному собранию; но вообще управлялись по древнему обычаю, иногда очень сложным и уравновешенным образом. С двадцатых годов началось уничтожение властей, созданных народною жизнью, и стало распространяться господство шариата. К этому одинаково стремились и кавказское начальство, и Шамиль со своими последователями. Мюридизм напрягал все силы, чтобы истребить местных правителей и высшие сословия, искоренить стародавние народные обычаи, разделявшие и отличавшие племена, заменяя их повсеместным владычеством шариата и духовенства. Кавказское начальство делало то же самое в покорных обществах, по весьма понятной причине: ему легче было основать народное управление на шариате, писаном законе, чем на неизвестных племенных обычаях, которые надо было еще привести в ясность и узаконить в такое время, когда на Кавказе не существовало даже правильно организованных местных властей. Но только по этой системе русскими руками обрабатывали почву, на которой потом сеял мюридизм. Учение исправительного тариката разносилось по Кавказу лицами, состоявшими на русском жалованье. Чего было ждать от населения, вооруженного и невежественного, которому ежедневно проповедовали самые зажигательные идеи, между тем как оно видело своими глазами бессилие русского оружия против мюридизма, сбросившего маску? Естественно, все подгорное население ждало только удобного случая, и мюридизм мог питать самые фантастические надежды.
В этих затруднительных обстоятельствах главное начальство на Кавказе было вверено покойному князю М.С. Воронцову, облеченному полномоченными правами. Постоянные неудачи предшествовавших походов приписывали тогда не ложной системе, но неискусному командованию лиц, которым было вверено начальство. Полагаясь на громкую известность князя Воронцова, ждали самых решительных успехов с первого шага его на Кавказе. Первоначальное военное предприятие князя Воронцова, даргинский поход, было решено под влиянием этих ожиданий и исполнено по образцу прежних экспедиций, только в больших размерах; но оно же было и последним предприятием в этом роде. Урок был достаточный. Поход, предпринятый в горы с многочисленным и превосходным войском, снабженным всевозможными средствами, одушевленным личным предводительством знаменитого и уполномоченного генерала, кончился потерею пяти тысяч человек и трех орудий, без малейшего результата. С этих пор произошел перелом в Кавказской войне. Нельзя сказать, чтобы князь Воронцов заменил прежние головоломные экспедиции цельной системой, вполне примененной к настоящему положению дела. Во время его начальствования наступление происходило систематически только в одном углу военного театра, на чеченской плоскости. Там, в первый раз при мюридизме, добились положительного результата; хорошо соображенною и неуклонно исполняемою вырубкою просек через леса враждебное население было выбито из малой Чечни и начата разработка большой. На других пределах неприятельской земли — в Дагестане, Владикавказском округе и на Лезгинской линии экспедиции все еще происходили ощупью, были попытками без твердо определенной цели. Невозможно сказать, при самом большом желании, чтобы осады Гергебиля, Салтов и Чоха, походы в Джурмут или Капучу были звеньями какой-нибудь общей системы или ступенями, которые бы подвигали нас к чему-нибудь положительному. Со всем тем образ действий князя Воронцова был проникнут одною общею идеею и действительно произвел благодетельный перелом в Кавказской войне.
Главный характер этого образа действий состоял в том, что мы на время вовсе отказались от покорения гор, которого прежде так настойчиво и так тщетно добивались, не отказываясь, однако ж, действовать и пользоваться обстоятельствами, где это оказывалось возможным. Экспедиции стали вести осторожно, недалеко от наших пределов, не подвергая действующие войска большим случайностям. Кавказский корпус, усиленный по отбытии 5-го пехотного новою дивизией в 20 батальонов, стал вокруг гор теснее, потому что войска не отвлекались больше в дальние концы края или в глубь неприятельской земли; непокорные горцы везде увидели вокруг себя железную стену, и таким образом положен был конец победам и распространению мюридизма, в чем состояла великая заслуга князя Воронцова. Конечно, в десять лет можно было сделать больше. Но так же точно, как до 1846 года, увлекаясь старыми воспоминаниями, хотели сломить горцев сразу, так, после этого времени, напуганные необычайными успехами мюридов, стали опасаться их чрез меру. Мы брали дорогою ценою крепости, теряя для осады целое лето и несколько тысяч солдат, с тою целью только, чтобы занять неприятеля, и потом бросали их; между тем как половина отряда, употребляемого для осады, могла бы без потери разбить горцев, если б они вздумали вторгнуться в наши пределы. Соображениями опять руководили впечатления не текущего, но предшествовавшего периода. Тем не менее тесное десятилетнее обложение подействовало на непокорных горцев. Хотя враждебное расположение подгорного населения нисколько не ослабело, потому что зажигательное владычество шариата и влияние Духовенства были в этот период времени окончательно возведены в систему, но фанатизм утратил отчасти свои неопределенные надежды, составлявшие половину его силы. Непокорные, безвыходно запертые в своих горах, не могли уже думать о том, чтобы сбить нас с Кавказа своими собственными силами, и остыли сердцем. Власть, основанная мюридизмом, понемногу оселась. Поборники ее сделались значительными людьми и заняли место аристократии, вырезанной ими в тридцатых годах. Шамиль привык к положению азиатского султана, заставил горские общества признать своего сына наследником по себе и стал думать об основании владетельного дома. Отчаянные предприятия уже не привлекали устаревших витязей мюридизма. Народ, на первых порах предавшийся всею душою новому учению, охладел к нему, когда испытал на деле чудовищный деспотизм управления, обещанного ему вначале как идеал земной жизни. Увлечение проходило понемногу, но место его заступали привычка и чрезвычайное развитие политической власти, основанной мюридизмом. Материальные средства горцев неимоверно возросли — они имели уже отличные крепости, пороховые заводы, литейные, — заменяя пыл фанатической толпы общественным и военным устройством. Восточный Кавказ, как Протей, всякое десятилетие менял свой вид, оставаясь в одинаковой степени неодолимым для нашего оружия.
