Сумма стратегии - Переслегин Сергей Борисович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Отец бредил сценарной картой, собирая информацию по городам и весям, подробно расспрашивал меня про Штаты и засылал своих неуемных архитекторов, по совместительству игромастеров и барменов из питерской когнитивной волны, по разным точкам бифуркаций нашей бушующей страны. Он заказывал поисковики именитым компаниям программеров, и те тужились составить контекстный поиск. Наш Билли Гейтс, черноволосый вечный студент с харизматической внешностью, вместо того чтобы решать эту животрепещущую проблему, занялся производством собственных детей. А сами мы были не в теме про эту семантику, семиотику и лингвистику, мне хватало и на работе проблем…
Дядя Саша всех звал в моделирование всего и вся, я не видел в этом ничего перспективного, потому что понял на своей финансовой шкуре, что работают только грубые модели, а многофакторная мигающая хрень всегда даст тебе «среднюю температуру по больнице», хоть ты режь ее. Но модель сценарного ландшафта делать было надо, потому что мир людей буквально содрогался в муках: сейчас сдохнуть или через такт…
Впрочем, некоторые питерские интеллигенты даже отчисляли деньги на выход из кризиса отцу в Интернет-кошельки, он хвалился, что стал церковью, которой платят десятину те, кто сам ничего делать не хочет.
Индульгенций он в ответ не выдавал, но стал внутрирайонным гением перемен – факт. Мама совсем отстроилась от его дел, выгородив себе маленький сад в близком пригороде, писала стихи по-французски и вышивала чудовищные по сложности, чудесные колером скатерти по льну, выиграла две выставки на Украине и так нашла себя. Я думаю, что она устала бояться, что отца убьют не за то, а просто, чтоб не мешал…
Новую карту будущего, которая должна была бы включить грядущее разнообразие моей Родины в сценарных конфигурациях, их наслоениях и порождающих резонансах и прочие эффекты наших усталых от однообразия равнин.
На себе я все время ощущал тени этих странных больших процессов, которые разворачивались на людях и помимо них и прилетали «пермским синдромом» в мою безоблачную менеджерскую жизнь. Я играл и уворачивался, когда совсем плохело – уезжал в двухдневный санаторий по праву ног, вспоминающих детство.
Мои друзья уже разделились на три равные части, и никакая из них не была мне противна, просто я опять, как в одиннадцатом классе, был властителем сновидений.
Первая категория говорила, что будущего нет, вторая, что есть и даже ничего себе: все улучшается, а третья сидела с иголками в жопе и темой – ждем-с! Последние были союзниками, а не первые две группы – как вы могли подумать.
Отец собрал на своей карте несколько «фабрик мысли» из молодежи, потому что когда-то умные ребята типа Лейбница и Д`Аламбера что-то похожее делали. Когда создавали свою энциклопедию.
Ну и мы делали атлас мира. Новый.
С тем, что Средневековье в мозгах как-то боком, но неумолимо напирало на нас, я с отцом был согласен.
Но неприятности сыпались на нас не от американцев непосредственно, а от нас самих. Наши властители дум и муд, как говорила молодежь, и это прижилось, планировали войну в 2015-м. Мне и отцу она была не нужна, а значит, моей Родине – тоже. Войны не хотела мать. Жена. Сашка и даже военный друг Петька. Не хотели под ружье мои солдаты «смыслового фронта» и отцовские дети «фабрик мысли». Наша церковь не находила этой войны в библейских пророчествах и призывала к сотворчеству с Богом, а не с Дьяволом.
Я был согласен на войну против себя, без сожаления увольнялся, бодро менял деятельность, не меняя настроения, гулял с ребенком и любил жену Кристину. Но война против всех казалась мне аморальной с детства, к тому же она была бы войной ни за что. Поэтому мы всем кагалом использовали многие средства, чтобы эта версия Реальности нас миновала. В Колизее, нашем клубе, салоне, офисе, Альма-матер, придворной церкви и месте дислокации петербургского Оракула прошла бурная дискуссия: моделирование и технологизация против персонального подхода. Все склонились в уважении, но к согласию не пришли, проблема: «если писать книгу для дураков, то только дураки ее и прочтут» – осталась. Частично правы были обе стороны: модельщики утверждали, что искусство не передается и подмастерье может мастером и не стать, а персональщики кричали, что любая модель убирает субъекта и выхолащивает содержание.
Несчастные американцы, читая наши сценарии, валяющиеся с картинками на столах кофеен, пытались что-то вменить нам, но сценарии войны с Америкой, абсурдные и не очень, все равно всплывали на заборах. Жена смеялась, она сказала мне, что стоит всем открыто рассказать, как ты пылаешь страстью к какому-то человеку, все сразу отметут твою с ним действительную связь. Я задумался. Я, правда, всегда «прятал лист в лесу», но никак не думал, что это так легко может быть использовано против меня. Никогда не учите женщин стратегии, у них нет никаких ограничений по переводу этого знания на самый что ни на есть бытовой уровень, где вам хана, крышка, ведь вы же – мыслитель! Жан-Жак Руссо! Марк Аврелий! С тоски я заполнил карточку сценарного ландшафта наших отношений с Кристин в горизонте 10 лет и купил ей модные духи сезона. А еще бывшая американка…
Притяжение-отталкивание, черные дыры, белые дыры, планеты и астероиды, куча астрономической терминологии, через которую мы описывали сценарные процессы, давала нам силу Космоса и право вскочить на резонанс или слиться из дыры вовремя.
Если в далеком 2012-м, когда была Олимпиада в Лондоне и они, англичане, вдруг спели наше инженерное возрождение, а потом Брюс Виллис выступил против авторского права как дикости беспощадной, мы ставили на то, что точечное влияние возможно, а из точек рождаются сети. Мы бились даже за общественное мнение, будь оно трижды неладно, потому что судят там по меньшему уму.
Мы бились, потому что спроектированное принималось за естественное и люди превращались в стадо баранов, текущее по вымышленному тренду.
Если у американцев есть лишние сто тысяч на эту реку в никуда, то в моей стране людей маловато, и я не чурался тупо и бесславно ходить в народ и по В.Высоцкому «не вникнут – разъяснять!» Тусовки. Салоны. Клубы. Собеседование о будущем. Мистерии и спектакли были про это. Когда все кричали про ренессанс культуры и возрождение интереса к знанию, то вклад нас с отцом тут конечно был. Искусство про прошлое не бывает.
Я также хорошо понимал, что без «Авроры» революция как-то не смотрится, и пьяных солдат и матросов с якобы пассионарным всплеском нельзя сбрасывать со счетов. Правда, не стоит искать таковых в постиндустриальном городе, где каждый приезжий ищет идентичности. А каждый горожанин – уникальности. Вместе они, сталкиваясь, порождают разрешение конфликта между Реальным и Действительным. Дерутся или уходят в мучительный годовой игнор, но что это меняет? Потом кто-то один или оба доходят до того, что бывает персональное: то важное в общем большом деле – и по методам, и по теме – именно этому человеку. Он перестает сравнивать качество совести с количеством прибыли и попадает в наши клубы и начинает влиять на позитивный сценарий, то есть определенно не хочет войны в 2015-м.
Как получилось, что грядущая война так бодро вмешалась в нашу жизнь? Стала определять наши мысли и дела, исследования и озарения? Да все просто: сценарный ландшафт территории – сложное и красивое здание, динамичное, плывучее и нуждающееся в уважении, потому что того и гляди попадешь в черную дыру. Это раз. Война, по моему старому школьному представлению, заботливо подсунутого отцом, это упрощенное управление. Это два. Так значит, против деревянного, не текущего, вырожденного ландшафта нет никакого приема, кроме как завоевать, проблематизировать, разрушить, разворошить – нужное подчеркнуть! Уехав в Америку, я весь первый год ощущал в затылок горящее дыхание войны всей Америки против меня. Я, как Мюнхгаузен, вытащил себя из болота, кинул в бой, и вернулся, вполне себе поднаторевшим в сценировании. А мог бы быть и съеден, побежден и обманут, и так случилось со многими. Действительно! На войне многое погибает, даже если она информационная. Много зомби ходит сегодня по городу, они были проблематизированы постиндустриальным миром, не выжили и бродят теперь без воли. Без персонального. Только отдельное – принадлежавшее идентичному, будет теперь их судьбой. Их вставят в таблицу и присвоят ярлык. А живые люди из таблицы выпирают: сразу видно, что в клеточках им тесно, и они их сломают и уйдут. Я быстро отучил Кристин думать с помощью чужих словоформ, и она стала ловить меня на клише. Я смеялся. Потом она сказала, что перевела какую-то русскую поэму на английский в подарок мне на день рождения. Я прочел и понял, что она сделал меня героем с помощью перевода, и как у нее это вышло, не знаю. Никогда не учите ничему женщин. Они все извратят, то есть выйдут из ваших врат, и дальше вам их снова туда придется заманивать. Я любил Кристин. Я любил Родину. Никакой язык не может сделать из недоамериканки Афину, играющую словами и шутя прославляющую своего героя за пределами его удела. Мне придется не пасть в ее глазах.
