Жизнеобеспечение экипажей летательных аппаратов после вынужденного приземления или приводнения - Волович Виталий Георгиевич
Еще более характерный случай произошел с Джоном К. в Бодега-Бей (Калифорния). Джон был опытным подводным пловцом. Не одну сотню часов провел он, подстерегая добычу, среди колышущихся коричневато-зеленых зарослей, то гоняясь за эффектными кинокадрами, то разыскивая мифические сокровища затонувших кораблей. Вооруженный одной лишь кинокамерой, он не раз бесстрашно встречался лицом к лицу с акулами и барракудами, этими тиграми подводных джунглей. Но эту встречу он запомнил на всю жизнь. Ничто в этот день не предвещало несчастья. Внезапно, на глубине нескольких футов, он почувствовал, как что-то ухватило его за ногу и сжало гигантскими тисками. «Я понял, – рассказывал он впоследствии, – что это акула. Я потерял волю и чувствовал себя погибшим». Но хищница, протащив свою жертву метров сорок, вдруг разжала зубы и, оставив ее обессиленную от пережитого ужаса, уплыла прочь и не сделала больше ни одной попытки напасть на кого-либо.
В общем, многое в поведении акул остается непонятным: то они равнодушно скользят мимо истекающего кровью беспомощного пловца, не проявляя к нему никакого интереса, то устремляются в атаку на вооруженного аквалангиста, не оставляя ему ни единого шанса на спасение. То они спокойно проплывают рядом с куском окровавленного мяса, то остервенело накидываются на тряпку, пропитанную мазутом (Lineaweaver, Backus, 1970).
Порой акула впадает в какое-то необъяснимое бешенство – «пищевое безумие», как его назвал профессор Перри Жильберт. В слепой ярости набрасывается она на любой предмет, лежащий на ее пути, будь то лодка, ящик, плавающее бревно, пустой бидон или клочок бумаги. Эта всесокрушающая злоба чем-то напоминает состояние, называемое малайцами амок, – «припадок бессмысленной, кровожадной мономании, которую нельзя сравнить ни с каким другим видом алкогольного отравления», – как описал его Стефан Цвейг. Но вот прошел этот странный припадок, и акула, как ни в чем не бывало, спокойно возвращается к своим товаркам.
Обычно же акула весьма осмотрительна, и, встретив незнакомый предмет, она будет подолгу кружить неподалеку, выясняя, не опасен ли он. Но чем больше она проникается уверенностью в своей силе и превосходстве, тем быстрее суживаются круги ее движения.
Акула готовится к атаке. Ее грудные плавники опускаются вниз под углом 60°, нос чуть приподнимается, горбится спина. Ее напряженное тело и голова двигаются взад и вперед одновременно с движением хвоста (Church, 1961; Davies, 1964). Лишь однажды смельчаку-оператору удалось заснять этот момент на пленке, и это едва не стоило ему жизни. Затем следует могучий рывок вперед, и акула хватает свою жертву. Но иногда акула с налету наносит своей жертве удар рылом. Может быть, этим она лишний раз проверяет, съедобен ли предмет, может быть, хочет оглушить добычу?
У побережья Южной Африки напавшая акула нанесла пловцу страшный удар, выбросив его из воды на несколько метров. Не успел он упасть обратно, как акула повторила нападение. Подоспевшие рыбаки втянули несчастного на шлюпку, и через несколько минут он скончался. Повреждения, нанесенные акулой, были ужасны. От обеих ног остались лишь кровавые обрубки, а между грудью и животом от удара акульего рыла образовалась глубокая рана 2,5 см шириной и 17 см длиной (Baldridge, Williams, 1969).
Природа наделила акул идеальным инструментом для убийства. Их челюсти, усаженные частоколом зазубренных по краям треугольных зубов, обладают огромной силой. Четырехметровая акула может начисто отхватить ногу, а шестиметровая – без труда перекусывает человека пополам. В зависимости от породы в пасти акулы насчитывается от двадцати до нескольких сотен зубов. Они расположены в пять-шесть, а иногда в добрых полтора десятка рядов и заменяются словно патроны в барабане револьвера. Стоит передним выпасть, как задние занимают их место. Недаром акулью челюсть называют «револьверной».
Биологам Лернеровской морской лаборатории в океанариуме на Бимини (Багамские острова) удалось измерить мощь акульих челюстей. Десять суток они морили голодом тигровую акулу, и когда хищница буквально обезумела от голода, ей вместо мяса бросили специальный динамометр. Это был алюминиевый цилиндр, в котором между внешней оболочкой и стальными обоймами поместили шарики из, нержавеющей стали. Приманкой служило специальное пластмассовое покрытие. Акула набросилась на добычу. Челюсти ее стиснули динамометр с силой, превышающей две тысячи атмосфер. P. Gilbert (1962) приводит в своей работе цифру 18 метрических тонн.
Нападая, акула сначала вонзает в тело жертвы зубы нижней челюсти, словно насаживая ее на вилку. Зубы верхней, выдающейся вперед челюсти, благодаря движениям головы и вращательным движениям тела, как нож, кромсают ткани, нанося ужасные раны. Вот почему так высок процент смертельных исходов акульих атак (Гликман, 1964; Gilbert, 1966b).
По сообщению доктора Л. Шульца, из 790 случаев нападений 408 окончились гибелью людей – 51% (Шульц, 1962).
Но порой небольшие, казалось бы, совсем безопасные для жизни укусы, неожиданно приводили к печальному концу. У раненого, если медицинская помощь запаздывала, вскоре повышалась температура, начинался озноб. Состояние его быстро ухудшалось, и он погибал на этот раз от заражения крови (Halstead, 1963). Оказалось, что акулью пасть населяют вирулентные гемолитические бактерии. В пробах, взятых с зубов и слизистой оболочки, выстилающей челюсти, Д. Дэвис и Г. Кемпбэлл обнаружили целые полчища этих невидимых простым глазом убийц (Davies, Campbell, 1962).
Чем же руководствуется акула в поисках пищи? Обонянием, зрением, а может быть, слухом? Какое значение имеет каждое из этих чувств на различных этапах атаки? Многие специалисты считают, что ведущую роль, определяющую поведение хищницы, играет обоняние (Парин, 1964; Baldridge, Reber, 1966; и др.). Ее огромные обонятельные доли в мозге обеспечивают поразительную способность распознавать запахи на большом расстоянии. Акула может определить присутствие посторонних веществ в воде в концентрации один на несколько миллионов. Ее плоская книзу морда с широко открытыми ноздрями, выдвинутыми далеко вперед, воспринимает бесчисленные запахи моря, помогая найти дорогу к пище, даже если она находится «за тридевять земель».
Чтобы оценить роль обоняния, сотрудники Лернеровской морской лаборатории поместили в бассейн трехметровую лимонную акулу, а затем, когда гостья несколько освоилась с новым жилищем, опустили в воду холщовый мешок, набитый кусками мяса. Акула охотно съела гостинец. Второй мешок, опущенный в противоположном углу бассейна, постигла та же участь. Тогда акуле предложили третий, такого же цвета и величины, но на этот раз с камнями. Акула примчалась на всплеск, но, мигом распознав обман, сделала пируэт и не торопясь удалилась. На следующий день акулу поймали сетью и осторожно вытянули из воды. Один из участников эксперимента вооружился специальным «пистолетом», заряженным сильным анестезирующим веществом М-222. Препарат ввели прямо в жабры.
Как только акула заснула, ноздри ей закупорили ватными тампонами и отпустили на все четыре стороны. Вскоре подопытная пришла в себя, но поведение ее странно изменилось. Акула явно была не в своей тарелке. Она двигалась как-то растерянно, беспорядочно меняя направление. Даже сочный кусок мяса не привлек ее внимания. Лишившись обоняния, она стала совершенно беспомощной. Но стоило удалить тампоны, как все вернулось на свои места. Мясо было немедленно проглочено, а мешок с камнями снова презрительно отвергнут.
Впрочем, тампонирование даже одной ноздри тоже осложняло акулью жизнь. Стоило «выключить» ей левую ноздрю, как акула упорно начинала кружить по часовой стрелке. Но как только тампоном закрывали правую, она устремлялась против часовой стрелки, несмотря на все усилия исследователей заставить ее переменить направление. На основании этих экспериментов доктор Джон Паркер из Гарвардского университета предположил, что для точной локации цели акулам требуются обе ноздри. Если это так, то наблюдавшееся не раз виляние акулы из стороны в сторону при подходе к добыче вполне объяснимо: чуя запах с одной стороны, акула уклоняется в эту сторону до тех пор, пока другая ноздря не начинает его хорошо улавливать.
