Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
Батюшка, надо сказать, исповедывал очень быстро, что многих приводило в смущение и заставляло даже осуждать Батюшку. Но эта быстрота происходила не от того, что у Батюшки было слишком много исповедников, а оттого, что Батюшка умел в немногих словах дать человеку все, что ему было нужно. Иногда приходил к нему человек, не успеет и слова сказать, а Батюшка уже дает ему отпущение. Что же это значит? Значит ли это, что Батюшка небрежен в таинстве? Нет, это значит, что Батюшка прозорливым оком уже видел этого человека, знал, зачем он пришел и в чем будет каяться, — и прощал его. Совершилась ли здесь исповедь? Совершилась. Смотрите: человек отходит от аналоя с умиротворенным, светлым лицом.
Батюшка всегда был противником книжного формализма в исповеди. Он часто говорил мне: «Знаешь ли, в монастырях очень принято исповедывать по требнику. А я всегда стоял против этой практики. В требнике есть многие вопросы, многие грехи, о которых исповедник, может быть, и не догадывался. Подойдет к исповеди какая–нибудь чистая неиспорченная девушка, а ее спрашивают о таких пороках, о которых она и представления не имеет. И вместо очищения выйдет грех и соблазн. Всегда нужно не человека приспосабливать к требнику, а требник к человеку. Сообразно с тем, кто подходит к твоему аналою, — мужчина ли, женщина ли, подросток ли, ребенок ли, — и нужно вести исповедь. При этом не следует вдаваться в подобные вопросы, особенно об интимных грехах. Эти расспросы могут только потревожить душу исповедника, а никак не успокоить. Лучше всего дать человеку самому рассказать все, что он имеет на душе, а потом уже задавать вопросы, по мере надобности».
Батюшка так и начинал исповедь: «Ну, рассказывай — чем грешен?» И сразу же замечал основной недуг, разъедающий душу исповедника, и тут же давал врачевство против этого недуга. Батюшка был прозорлив, — это и давало ему право отступать от сухого формализма в исповеди. Он понимал, что цель исповеди не в юридической сатисфакции Бога человеком, что исповедальня не суд, не трибунал, а «врачебница» (см. Требник). Поэтому Батюшка на исповедях никогда не был судьей карающим, а врачем–целителем, чудесно исцеляющим самых безнадежных больных. Этим и объясняется его доброта и снисходительность к падшим и упавшим. Слова: «Не бойся, Я с тобою!» — принадлежат также к числу часто повторяющихся Батюшкой слов.
Очень часто после проповедей, бесед, разговоров Батюшка напоминал своим детям о близости к нам Господа Бога. Ощущая живое присутствие Господа с собою, Батюшка знал, как сладко, легко и покойно бывает на душе от этого ощущения, и хотел всех своих любимых деток привлечь к возлюбленному Спасителю. «Только придите к Нему, — говорил он, — воззовите от всего сердца: «Господи, спаси нас, погибаем», — и Он непременно ответит вам: «Не бойся, Я с тобою»». И такой верой, таким сердечным убеждением дышали его слова, что как–то невольно взор обращался к Распятому, проливались обильные слезы, и сердце чувствовало сладкий голос: «Не бойся, Я с тобою». Последние строки письма: «Подумай, поработай над собою: не будь поспешен в своих решениях», — указывают на то, что Батюшка в послушании требовал от своих духовных детей только отсечения своей воли, но никак не отсечения разума.
Идя против разумного понимания религии, Батюшка допускал работу разума в сферах практических достижений, признавая разум «рабочею силою сердца». Поэтому глубоко заблуждались те люди, которые в требовании Батюшки послушания видели нечто уничижающее разумную природу человека, делающее из человека слепого раба или, что еще хуже, автомат, заводимый и приводимый в действие руководителем. Послушание Батюшке отнюдь не отнимало у человека способности самостоятельно мыслить, рассуждать и умозаключать. Разум есть наивысший дар Божий в человеке, и уничтожать его значило бы уничтожать человека. Батюшка только ограничивал сферу разумного действования, умерял его эксцентрические полеты, указывал, что ему место — в практической жизни, а не в небесных сферах. И никогда не хотел Батюшка видеть в духовном сыне существо неразумное, недеятельное. И мне часто говорил: «Учись, работай, размышляй!» Часто придешь бывало к нему за советом, а он спросит: «А сам–то ты как думаешь? А как думает мама?» Ответишь: так–то и так–то. «Ну, так и делай — я благословляю».
Батюшка умел уважать личность, уважать разумное мышление и никогда не учил, что послушание — это уничтожение всякой самостоятельности. Учение Батюшки о послушании основывалось на подчинении воли. Он различал разум — свойство действующее, от воли — свойства направляющего и решающего. В жизни наибольшее значение имеют решающие волевые моменты, поворотные пункты. И здесь слабому и неопытному в жизни человеку необходима твердая направляющая рука старца. Поелику воля наша запятнана грехом и склоняется больше ко злу нежели к добру, — то человеку слабому безусловно необходимо подчинить свою волю воле другого человека, крепкого и опытного. В этом нет ничего уничижающего личность человека или свободу его. И Господь молился Отцу Своему: «Отче Мой, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Мф.26:39).
Послушание воли может и не иметь вместе с собою послушания разума. Отсечение воли требуется от духовного сына даже и в том случае, если разум его противоречит своему послушанию. Такое положение вещей еще ценнее для предавшего себя послушанию, ибо оно впоследствии убеждает его в собственных ошибках. Степень послушания духовных детей Великого старца была также различна. Строго следуя принципу: «У каждого свой путь и своя мера», — Батюшка и здесь считался с индивидуальным строем покорившейся ему души. От одного он требовал послушания во всем, даже в маловажных предметах (например, читать ту или иную книгу, идти или не идти в такое–то место, говорить или нет с тем или иным человеком). От другого же требовал послушания лишь в вопросах жизненных, серьезных (вступать или не вступать в брак, пойти ли в монастырь, переменить ли место службы и т. д.), предоставляя остальное его личной воле. И во всяком случае в этом послушании старцу еще никто не раскаивался: плоды его рано или поздно давали возможность каждому убедиться в великой мудрости и прозорливости Батюшки.
Дорогой…! Напрасно ты огорчился неполучением от меня письма, я в этом был не виновен, мне сказали поздно об отъезде к тебе, и я был занят, не смог вовремя передать тебе его. Ты пишешь, что в санатории много искушений и удивляешься, как хранит тебя Господь от падения. Помни и никогда не забывай, что Господь близок очень ко всем, и к тебе в особенности. Он, как чадолюбивая мать, принимает все меры к тому, чтобы составить тебе благоприятную атмосферу для твоего нравственного преуспеяния. И прими все это к сведению и сердечно благодари Господа. Временно займись несколько и стихотворениями, но не забывай при этом главного: духовной жизни. Старайся о том, чтобы было светло на душе, и все наши с тобой греховные мысли и желания сами собою отойдут от нас, о чем усердно буду молиться Господу Богу, чтобы ты остался навсегда чистым, нравственным, райским цветком, солнышком для всех окружающих тебя. И все бы чувствовали, что ты дорог для них, как истинный христианин, вносящий в их серенькую жизнь и свет, и теплоту, и радость. Мужайся и крепись! Благословение Господне да почиет над тобою. Все наши шлют тебе горячий привет. Греш. Алексий.
Здесь Батюшка проводит ту же самую мысль: мысль о близости Господа к каждому человеку (и особенно к служителю Его Святой Церкви), о которой упоминалось в предыдущем письме. Из дальнейших строк письма видно, что Батюшка не пренебрегает и дозволяет даже священнослужителям заниматься искусством, литературой.
Батюшку окружали многие священники, ученые, писатели, инженеры–теоретики, и Батюшка никогда не требовал от них забвения их знаний и узкой замкнутости в церковной жизни. Он говорил, что все: и наука, и искусство, и техника — все может послужить во славу Господа, лишь бы только при этом не забывалось главное: духовная жизнь.
